Афганистон

Майор Синкевич, новый замкомбат, сменивший недавно Костенко и командовавший засадой, собрал офицеров и стал распределять зоны ответственности — четыре стены, между группами. Крепость вполне напоминала форт — вдоль стен везде были бойницы в два яруса, шесть башен, широкие проходы — средневековая осада споткнулась бы об это небольшое сооружение. Нынешняя война не оставила бы шансов обороняющимся.

Отряд соскребли по сусекам со всего батальона. Потери этим летом вроде и не были слишком серьёзными, за исключением того страшного боя, когда в зоне ответственности кабульского сопровождения неподалёку от Мухамед-Ага была полностью сожжена колонна наливников. Наша седьмая рота пошла на подмогу, и потеряла половину состава убитыми и ранеными.

Но и повседневность уносила жизни по одному, по два, увозили раненных и заболевших, в минбатарее кто-то погиб от передозняка героина. Так, помалу, численность батальона невосполнимо сокращалась. Из бригады присылали проштрафившихся людей, как обычно, но их было всего ничего. Десять — двадцать человек на весь батальон. Да и не вояки, обычно. В третий взвод восьмой роты попал рядовой Свириденко таким образом. Бывший штабной писарь, пойманный на попытке присвоения себе чужого ордена «Красной Звезды», он хорошо умел жарить картошку, а воевать…

Хотя, тоже умение немалое для нашего усохшего взвода.

Команду восьмой роты возглавил сам её командующий, старший лейтенант Контио. Он отвел своих людей в угол и распределил по северной стене.

Дубин, Мазыкин и Левин заняли нишу во втором ярусе с одной бойницей.

Делать было нечего, наблюдать — наблюдали, оно и интересно — напротив, километрах в пяти, белели стены кишлака. У одной из стен сидели пять стариков, будто срисованные из Белого Солнца Пустыни.

— Здорово, отцы, давно здесь сидим? — первым сострил Мазыкин.

— Ага. И чё они ответили, не помню? — Левин передал косяк Дубину.

— А ничё. — Дубин ответил, и потянул второй раз. — Динамит нашёлся. Сухов динамит нашёл.

Разговор кончился не начавшись. Страшные свисты разорвали тишину и упали белыми взрывами. Между крепостью и кишлаком встала стена. Гаубицы били кучно. Дубин прильнул к бойнице, но, на самом деле, ему хотелось убежать в сорняки и зарыться в землю. И не мог сдвинуться, завороженный. Это было страшно, особенно звук низколетящих снарядов, и затягивало одновременно. Он представил, что было бы, если бы артиллеристы промахнулись в их сторону. Косяк действовал безотказно, но теперь не в кайф, а в шугняк. Страх был даже всепоглощающий, но и завлекал как воронка в себя. Заставлял от себя испытывать удовольствие. Страх. Кайф. Ноги налились свинцом. Взрывы были то дальше, то ближе, то справа, то слева. Страх стал кайфом. Дубин в азарте страха ждал прямого попадания. Уж и надеяться стал: щас нас накроют. КРАСОТА!

Дикий прикол!

Пыль и дым рассеялись. Это было прикрытие засады. Мол, мочим по квадрату — так и нет в нём никого наших. Пыль и дым рассеялись. Заходящее солнце осветило кривыми лучами стены кишлака. У одной из стен всё также сидели пять стариков из Белого Солнца Пустыни. Артналет их не коснулся, как будто и не было его. Судя по всему, они даже не изменили поз, хотя, точно это сказать было нельзя — слишком далеко. Дубин вспомнил, как недавно они по кишлаку шастали — рядом с этим местом. Операция, не операция, говно, идём — чешем, сидят. Пули свистят, они сидят. Все в белом, бороды на ветру. Обошли их, пули — дуры, и нас не берут, а их уж и подавно.

Рядом узрели курятник. Кур душить стали. Дубин схватил в кромешной темноте одну и свернул ей шею! А! Хрена свернул! Жизнь забилась в руках в последнем порыве. И такая сила желания жизни в этой курице!!!

Что ж ты, мудак, не готов! — Дубин одновременно и пожалел тогда курицу и про себя подумал нелестно. Додушив птицу, он вышел из тьмы курятника и напоролся опять на трёх белых старцев. Они глядели сквозь Дубина, а тот почему-то замер на месте. Ротный курощуп, точнее узкий специалист по ощипке птиц забрал тушку из рук Дубина, тот дернулся, и, двинулся вслед за своими.

Старцы не пошевелились, не опустили глаз и не… и не пошевелились. Что было?

Н и ч е г о.

Н и ч е г о. Н и ч е г о. Н и ч е г о.

— Эй, ты спишь, что-ль? Что застыл? — Левин дёрнул за ногу.

— Х… вам, бодрствую, ой, такая была красота!

— Так отвали от обзора. Дай понаблюдать.

Уже ночь. Перевели на первый этаж, караулить. МОНка в трех метрах. Помните убийство оркестра 9-го мая в Дагестане (опять из будущего)? Вот такая дура в трех метрах впереди стоит, прямо у ворот не ко мне лицом. Лицом в ночь. Я её наблюдаю. И, ничего, сижу караулом, затаившись. Мрак полный. Рядом стена, глупый караул. Я не понимаю. Оно само сработает? Ну, мина? Готова? Никто ничего про неё не объяснил. Ладно, ждём, кого мы ждём, бред, надо бы встать размяться — нельзя, МОНка стоить, вот дибильный пост.

— Эй, — кто-то тронул за плечо сзади

— Ну? — шёпотом.

— Ты что, спишь? На посту? В засаде?!