Афганская бессонница

Во главе бойцов Дикой дивизии был сам командир Гада. Но для конспирации мы с ним лишь формально пожали друг другу руки. Да и главным был не он, а Наджаф — тот рыжеволосый телехранитель Масуда, который помогал нам с ремонтом зарядника. Он уточнил у меня, на каком поле пропали ребята, разделил отряд на несколько групп и послал их в разные стороны.

Мы с Хабибом по своим следам повели Наджафа и нескольких моджахедов на место, где, как мы решили, произошел захват. Высокие, на шнуровке ботинки Наджафа оставляли точно такие же отпечатки, с крестами. Я обратил на это его внимание.

— Да, это американские ботинки, — подтвердил он. — У нас у всех такие, и не только у нас.

— Как ты считаешь, их не мог задержать ваш патруль.

Наджаф покачал головой:

— Нет! Мы провели перекличку по рациям. К сожалению, нет!

Мы дошли до первых оливковых деревьев, вынырнувших из тумана.

— Возвращайтесь с Хабибом к машине, — сказал Наджаф. — Мы подойдем туда, как только закончим осмотр местности.

Он взял на изготовку свой автомат — у него был тоже «калашников», только десантный, со складывающимся металлическим прикладом — и мягкой, пружинящей, как у пантеры, походкой бесшумно исчез среди деревьев. Басмачи двинулись за ним, но они спецназовскую подготовку, несомненно, не проходили.

Мы вернулись к грузовику, у которого караулил лишь водитель. Он пожал мою протянутую руку, приложил свою к груди, как это принято на Востоке, и сочувственно произнес: «Лёт Фан!» Определенно, к моим бесчисленным псевдонимам прибавился еще один.

Поиски продолжались часа два, и когда мы прибыли, наконец, на базу Масуда, у меня зуб на зуб не попадал. Мы с Наджафом ехали в кабине, но печка не работала.

Моджахедов мы высадили по пути у казармы. Однако командир Гада поехал с нами — в кузове. Я вспомнил: мы должны были звонить в Душанбе по поводу его сына.

По коридорам штабного дома прогуливались, с маслеными глазками и порыгивая, уже поевшие моджахеды — мы опоздали к ужину примерно на час. Я отказывался, но Наджаф решительно взял меня за локоть и повел в столовую. Хватка у него была железная.

В комнате сидели в основном гвардейцы Масуда. На дастархане стояло наполовину полное, видимо не первое, блюдо с неизменным пловом, но все уже пили чай с лепешками и медом. Подносик со сладостями им, в отличие от нас, не полагался.

Мы уселись на ковер, и Наджаф с Хабибом жадно принялись за плов. Я налил себе чаю и отломил кусок лепешки. Хабиб, видимо, объяснил Наджафу, что я вегетарианец, и тот с угощением не приставал. Только отхлебнув горячего зеленого чая, я понял, как продрог. Именно тогда я понял, что простыл — не знаю, от сквозняка ли в машине или от скитаний по промозглой пашне.

Я прислонился к стене, и меня сморило. От тепла, от еды, от многодневного бодрствования, от пережитого стресса, от начинающейся болезни — от всего сразу. Я очнулся, когда кто-то положил мне руку на плечо. Это был командир Гада. Я сразу вспомнил про его сына, про Льва, про изумруд, про звонок, который я должен был сделать в Душанбе. Все это казалось совсем далеким.

В комнате мы были одни. Командир Гада разыграл небольшую пантомиму: телефонная трубка, говорить, потом ткнул в меня — ты попросишь, чтобы дали позвонить. Голову он не терял — учитывая чрезвычайное происшествие, я был вправе сообщить об этом на Большую Землю.

Мы прошли с ним в штабную комнату. Там дежурил тот же парнишка, что и вчера. Увидев меня, он поздоровался и приложил руку к груди — сейчас этот жест означал, что он мне сочувствует. Похоже, все уже знали.

Парнишка застучал клавишами спутникового телефона, и на экране всплыл номер Льва. Я был прав, номера звонков оставались в памяти. Я кивнул, и парнишка послал сигнал.

— Але! — раздался в трубке голос Льва.

— Лев, это Паша, привет!

— Ну наконец-то! А мы уже ждем — не дождемся.

Он сказал «мы». Да и голос у него был наигранно довольным. Но сейчас для меня сын Гады был не на первом месте.

— Лева, подожди! Тут у меня проблема.

Я коротко рассказал ему, что произошло. Командир Гада, очевидно, понял это и терпеливо ждал. А я пока боялся успокоить его жестом, не был уверен.

— Какая нужна помощь? — спросил Лев.

— Как ты можешь помочь? Если сделал, о чем я просил, это снимет у меня с души один камень.

— Ну а как же! — Лев был явно горд своей расторопностью. — Папаша с тобой?

— Да, рядом.

— Дай ему трубочку.

Я протянул трубку командиру Гаде. По тому, как он выхватил ее у меня, я понял, что ради сына он действительно был готов на все.

После первых жарких реплик он замолчал. Его губы, пока он слушал своего благословенного отпрыска, контрабандиста и наркоторговца, расплылись в блаженной улыбке, обнажая желтые корешки. А как я объясню парнишке-дежурному, почему к разговору с русскими по поводу похищения моих товарищей понадобилось подключать говорящего только на дари командира моджахедов? С кем вот он сейчас говорит?

Гада выпалил пару горячих фраз — типа «Сыночек, держись! Папа любит тебя!» — и протянул трубку мне.

— Паша, Паш! Это ты опять?

— Я. Говори, Лева.

— Ну, в общем, с этим делом порядок, ты понял.

— А кассеты?

— Будут завтра бортом.