Афганская бессонница

Вот так меня втолкнули в общую камеру блока «А» тюрьмы Сантьяго. Это было после ужина, и передо мной было самое ужасное — ночь. Я к тому времени был заключенным уже два неполных дня. Меня посадили в тюремный грузовик в Гаване накануне рано утром. Я заночевал в тюрьме города Камагуэй, но в одиночной камере. Потом конвой сменился — так запутывали следы, — и вот, наконец, я был в месте назначения.

Я уже знал, что первым поражает в тюрьме. Это — запах! Запах немытых тел, затхлых, никогда не проветриваемых камер, запах мерзкой еды, запах испражнений, спермы, человеческого страдания, впитывающегося в стены день за днем в течение десятилетий. В общей камере концентрация достигала максимума. То, что во дворе было туалетной водой, в коридорах — духами, в общей камере становилось парфюмерным спиртом.

Так вот, я окунулся в это облако эссенции тюремной жизни, и на меня уставилось десятка два взглядов. Сразу стало очень тихо. Я услышал звук задвигаемого засова за своей спиной и удаляющиеся шаги конвоира. Камера была довольно чистой, больше похожей на дортуар казармы, только с унитазом справа от двери. На нем как раз сидел какой-то старикашка со спутанными волосами.

Из дальнего угла донесся голос. Даже не голос, а сип:

— Пусть подойдет!

Было ясно, что это относится ко мне. Только суетиться, это мне объяснили, было смертельно опасно. Я увидел свободную койку, разумеется, ближайшую к унитазу, и бросил на нее свой пластиковый пакет со всякими мелочами.

Что делать дальше, я не знал. Поэтому я вытянулся на кровати, забросив руки за голову, и уставился в потолок.

— Я сказал, пусть подойдет! — снова просипел голос из дальнего угла.

Двое парней — шестерки хозяина — встали со своих коек и направились ко мне. Один был молодой, очень черный негр с лыжной шапочкой на голове, из-под которой торчали короткие жесткие косички. Такие в фильмах из жизни гаитянских последователей вуду вырезают печень у живого петуха. Второй был постарше, лет тридцати пяти, испанского типа, маленький, но накаченный — борец или боксер. Они подошли ко мне с разных боков кровати, чтобы сдернуть меня оттуда и подтащить к хозяину. Кубинцы вообще очень теплый и симпатичный народ. Но у этих парней, похоже, оба глаза были стеклянные.

Они подхватили меня под мышки — я вырвался и встал в боевую стойку в проходе. Шестерки ухмыльнулись.

— Т-т-т-т-т! — укоризненно пощелкал языком испанец.

Негр достал из кармана бритву. Не безопасную, а какой брились до Второй мировой — складную, с лезвием сантиметров в десять длиной. Строгости тюремного режима! Черта с два! Бритва просто лежала у него в кармане. Испанец только улыбнулся: он был уверен в своих силах. Боковым зрением я увидел, как еще несколько человек подались к нам. Я в тот момент был уверен, что жить мне осталось в лучшем случае пару минут.

— Значит, так! — крикнул я. — Вас здесь больше, и я безоружен! Но я утащу за собой на тот свет всех, кого успею!

Когда на тебя собираются напасть несколько человек, три основных правила такие: а) бить надо первым, б) того, кто опаснее, и в) что есть силы — не думая, убьешь ты его или нет. Но ударить первым я не успел. Негр сделал выпад, я подался назад, и бритва сверкнула в сантиметре от моего горла.

Когда меня готовили, я, разумеется, прошел курс рукопашного боя. Нас уже в те времена учили восточным единоборствам типа карате и айкидо. Только пользоваться этими приемами мне не приходилось, и я боялся, что давно все позабыл. Тем не менее я вполне удачно перехватил руку негра, когда она шла назад, — это всегда происходит медленнее, чем боевой выпад. Резкое движение, я помнил, по какому вектору, — и бритва упала на пол. Дальше — это уже была чистая импровизация — я заломил руку негра за спину и загородился им, как щитом, от атаки испанца. Тот был боксером, и неплохим. От первой серии из трех ударов, которые предназначались мне, негр дернулся и стал оседать. Я не стал отпускать его руку, даже чуть поднажал и с удовлетворением услышал хруст в локтевом суставе. Я не садист, но тогда я действительно был уверен, что меня сейчас убьют, и собирался продать свою жизнь как можно дороже.

Испанец приплясывал передо мной на носочках. Он явно был профессионалом и сейчас рад был размяться по всем правилам искусства. Я схватил с койки свой пакет и бросил ему в лицо. Уворачиваясь, он отвлекся на долю секунды, и я нанес ему удар, старый как мир, но неизменно эффективный. Знаете? Изо всех сил между ног! Испанец рухнул, как куль с говном.

Передо мной возникло еще одно черное тело с занесенным кулаком. Но я уже был не я. Я схватил его за плечи и с размаху притянул к себе. Этот прием мне показали в Гаване, и применял я его впервые. Ударная часть моей головы — чуть выше лба, там, где начинают расти волосы, — пришлась, по-видимому, на его нос. Во всяком случае, и у него что-то хрустнуло.

Ко мне двинулись еще трое парней. Я схватил с пола упавшую бритву:

— Ну, давайте! Кто следующий?