Афганская бессонница

Мои тюремщики — что-то их много стало в последнее время — связались с кем-то по рации. Речь шла обо мне — старший пару раз поглядел на меня. Какое-то у них, похоже, было изменение программы. Ну, что, прокатились — теперь домой? Нет, инструкции были другие!

Дом — похоже, это был хутор, прижавшийся одним боком к склону горы, — был заброшен. Меня втолкнули в большую комнату, где в качестве обстановки были обрывки газет и циновок, куски битого кирпича и вспоротый пружинный матрас. Окно было забрано решетками, но стекол в нем не было. Дверь за мной закрылась, и я услышал звук задвигаемого засова. Потом хлопнули дверцы машины, зафырчал двигатель, и джип уехал. Я слышал даже, как зашуршали шины, когда он выехал на шоссе.

В комнате было не теплее, чем на улице. Сидеть все равно было не на чем, и я принялся ходить взад-вперед, чтобы согреться. Горло у меня было заложено, голова — тяжелая, но таблетки тем не менее делали свое дело — шаровая молния из меня улетела. И, главное, на этот раз главный предмет из набора для выживания был при мне. Я открутил пробку фляжки и с наслаждением, но дозируя, чтобы хватило подольше, влил в себя глоток энергоносителя.

Я проходил так, изредка прикладываясь к фляжке, изредка присаживаясь отдохнуть на целом конце матраса, пока за окном не посветлело. Кому понадобилось привозить меня на заброшенный хутор? И зачем? Чем больше я думал об этом, тем больше мой увоз становился похожим на похищение. Допрашивать меня, кто бы этого ни хотел, было удобнее в городе. Держать под контролем — в тюрьме. С версией похищения не вязалась только одна вещь — старший патруля назвал имаму свое имя. И я не сомневался, что когда я днем не появлюсь, заботливейший Мухаммад Джума снова наведается на базу! Но мальчишка — а большинство талибов, с которыми я сталкивался, были мальчишками — мог сказать это, не подумав, из уважения ко взрослому, тем более имаму.

Утро было сереньким, за окном моросил дождь. Я выглянул в окно — передо мной расстилалась узкая долина: пашня цвета темной охры, арык, низкорослые корявые деревья — те самые, арча, которые пахли ладаном. Дороги отсюда видно не было, но я слышал каждую проезжающую по ней машину.

Как это бывает на юге, рассвело буквально на глазах. Я повернулся назад и застыл. То, что десять минут назад казалось мне облупившейся штукатуркой, оказалось картинной галереей. Все стены были покрыты детскими рисунками, сделанными углем или просто процарапанными палкой.

Сюжеты были разные. Вот едет танк со звездой на башне; он стреляет, и впереди падают люди. Вот три пушки обстреливают горную деревню из нескольких прилепленных друг к другу домиков. Снаряды прочерчивают в воздухе дугу и разрываются, подбрасывая какие-то круглые предметы, может быть, посуду. Вот летит самолет со звездой, изрыгая огонь, от которого горят деревья. Вот улетают два вертолета; последний солдат еще не успел забраться в него и болтается на веревочной лестнице. Картины детства, в которых ни разу не были нарисованы мама, кошка или солнце! Я пожалел, что здесь нет моего одиннадцатилетнего сына Бобби — но он сейчас, наверное, катается на роликах в Центральном парке или по дороге из школы ест с Джессикой мороженое в итальянской кондитерской на 85-й улице. Жаль, такие вещи расширяют кругозор! Хотя Бобби будет достаточно рассказать про детство Хан-аги — переместив место действия в Туркмению, где я сейчас, считается, нахожусь…

Я переходил от рисунка к рисунку, которые заполняли все стены до уровня моего плеча. Но один рисунок был сделан повыше. Это была эмблема ВДВ, точно такая же, как та, которая была вытатуирована на предплечье Димыча. Только над пятиконечной звездой, там, где у Димыча было написано «Афганистан», было нацарапано «Слава ВДВ». А под щитом с крылышками, где были вытатуированы годы, была дата: 19.01.99. Ребят похитили 18-го, а начали искать 18-го. Получается, Димыч с Леней провели на этом хуторе ночь после своего похищения.

Сегодня было 21-е, ночь с 20 на 21 января. Где были ребята последние две ночи? Я все же надеялся, что где-то были.

2. Таиров

Дождь усилился, фляжка заметно полегчала. Я хотел домой. Не к себе в уютную трехкомнатную квартиру в пяти минутах ходьбы от музея Метрополитен — так далеко даже мое воспаленное воображение не заходило. Сейчас домом для меня была двухкомнатная мазанка во дворе Южной мечети и жесткая лежанка в подвале под храмом.

Патруль талибов меня даже не обыскал. Не стоило мне, когда я подумал о фляжке, и пистолет свой закрепить где-нибудь бинтом на лодыжке? Здесь ведь мало кто ходит без оружия! Я вспомнил того всадника, который, когда мы снимали на дороге, сделал нам знак подождать, пока он достанет свой «Макаров». В следующий раз так и сделаю, решил я. Если следующий раз будет!