Афганская бессонница

Я вежливо поперебирал камни. В природном виде они выглядели не более привлекательно, чем любой кристалл: какие-то замутнения, трещинки, прилепленные комочки породы. Я отрицательно покачал пальцем и сложил руку так, как если бы в ней лежал авокадо: «Вот такой хочу!» Мужчины переглянулись: я явно не шутил. Гада достал из кармана ручку и нарисовал на бумажке круг размером с перепелиное яйцо: вот такой он еще мог бы потянуть. Мне такой был не нужен, но порядок цен выяснить не мешало.

— Чанд? Сколько? — спросил я.

Гада схватил меня за руку и заговорил быстро и горячо. Я не понимал ни слова, но предположил, что он так набивает цену. Что ему ради этого придется преступить клятву и предать родину, что, если его поймают, его расстреляют и тому подобное. Потом я уловил в его речи одно повторяющееся слово: «песар». Если я не ошибался, оно означало «сын». Еще я различил «шурави», советский, «таджик» и «Душанбе».

— Подожди, подожди! — остановил я его. — Я ведь ничего не понимаю. Чей сын, чей песар?

По этому пункту мы объяснились. Гада несколько раз ударил себя в грудь, выстреливая новую очередь слов. Но дальше сдвинуться не удавалось.

Нам нужен был переводчик! Хабиб, явно работавший на контрразведку, отпадал. Я уже и так наступил на опасную черту. Еще шаг, и меня можно было арестовывать и кидать в камеру — я надеялся, что расстреливать сразу гражданина союзного государства Масуд не станет. Но помогать Хабибу в его основной работе я не собирался. Фарук и Асим отпадали по тем же причинам. А больше я в Талукане никого с языком не знал. Хотя…

Помните парня, который летел с нами в вертолете из Душанбе? Ну, тот, который учился в Одессе, отвез туда свою русскую жену с детьми и вернулся к родителям. Они еще наслаждались с Димычем беседой, когда наш вертолет падал? Как же его звали: Мустафа, Муса? Я вспомнил: Малек! И вспомнил, как его найти: он был единственным хирургом в этом городе!

Вот только имел ли я право втягивать его в свои махинации? Я-то уже все равно связался с лихими людьми и дальше пойду с ними по извилистой дорожке! А ему-то зачем это может быть выгодно? Обеспечить себя на всю жизнь? Я не сомневался, что Контора не поскупится — все они станут богатыми людьми. Но риск! Захочет ли Малек положить на другую чашу весов свою жену, детей, родителей, свою репутацию, несомненно, одного из самых уважаемых людей города? Нет, такой вряд ли захочет помочь нам в наших играх! А чтобы убедиться в этом, нам пришлось бы рассказать ему слишком много. Нет, Малек тоже отпадал!

Пока я пребывал в своих печальных размышлениях, вторая высокая договаривающаяся сторона тоже не теряла времени. Нахмурив брови от напряжения, все трое, очевидно, перебирали своих образованных знакомых. Одна из кандидатур, похоже, показалась им подходящей: все обратили лица ко мне и принялись наперебой расхваливать этот вариант. Я не понял ни слова.

Интернациональное слово первым пришло на ум аятолле, чья седая борода, похоже, была не только данью возрасту. Он заставил всех замолчать и четко произнес:

— Доктор!

Им что, тоже пришел в голову Малек?

— Доктор? — переспросил я.

Называть имя Малек мне не хотелось. Во-первых, такая осведомленность могла показаться странной. Во-вторых, я боялся навести их на мысль, от которой сам уже отказался. Но, кого они имели в виду, уточнить стоило. Малек говорил, что он в Талукане — единственный хирург. Но как сказать «хирург» — а тогда можно было бы не сомневаться, — я не знал.

Оставался язык жестов. Вспарывать на себе пальцем брюхо мне не хотелось — Джессика запрещает мне показывать на своем теле всякие болезни и уродства. Она убеждена — по-моему, это атавизм древних кельтских верований, хотя и у русских есть то же самое, — что этим я навожу эту болезнь или уродство на себя. Поэтому я жестами изобразил, как в меня стреляют, как пуля застревает у меня в левом плече и как потом хирург берет скальпель и достает ее оттуда.

Пантомима публике понравилась, и все снова загалдели. Мы явно говорили об одном и том же человеке. Я тогда решился его назвать.

— Малек?

Все замолчали. Я был прав. Ну, когда счел, что такие обширные знакомства в Талукане подозрительны.

Я изобразил шум вертолета, пальцем показал движение винта и обозначил действие ключевыми словами:

— Вертолет! Душанбе — Талукан. Малек и я — сидеть рядом!

— А-а! — радостно отозвались все трое. — Да, действительно, Малек же вернулся на днях! Так вы летели в одном вертолете? Конечно, вы разговорились, ведь он в совершенстве говорит по-русски!

Так я, по крайней мере, все это переводил для себя. Теперь сомнений, что Малек — тот человек, который нас спасет, ни у кого не оставалось. За ним был послан один из внуков аятоллы — не дофин, постарше. А мне было предложено пройти в лавку и осмотреть другие сокровища. Я так и сделал: мне все равно нужно было что-то показать ребятам и Хабибу, чтобы оправдать свой визит к антиквару.