Афганская бессонница

Тут заговорил имам, обнажая кроличьи зубы. Он продолжал сидеть и, похоже, пытался защитить меня цитатами из Корана. Но его единоверцам они были не в диковинку и должного действия не возымели. Двое талибов зашли мне за спину и толкнули к двери. Я стянул со спинки стула свою куртку, натянул ее и с поклоном сказал по-французски:

— Господа, спасибо за чай! Надеюсь, у нас будет возможность продолжить беседу.

Слегка по-гусарски получилось, но способов не потерять лицо не так уж и много. Имам встал.

— Мне очень жаль, что мы не смогли вам помочь. Но эти господа…

Стресс помог ему освободить из памяти забытое лет тридцать назад слово:

— Эти шлюхины дети не имеют никакого представления о законах гостеприимства. Я сейчас же направлюсь к их командиру и потребую, чтобы вас отпустили и отправили на родину.

— Не волнуйтесь! — заверил его я. — Вряд ли они стремятся к дипломатическому инциденту. Вы сами будьте осторожны — неизвестно, кто из нас больше рискует.

Меня вывели на улицу и затолкали в армейский джип — он был защитной окраски, но не хаки, а песочного цвета, цвета пустыни. Мы двинулись по дороге, которая шла в объезд города, вдоль полей. Ленивые бои передвинулись ближе к центру, а здесь уже обустраивались. На одном из перекрестков патруль талибов разгружал с грузовика мешки с песком, навстречу нам тягачи тащили небольшие орудия.

Я с интересом смотрел в окно. Сказать честно? Мне нравится такая жизнь. Это как хорошо составленный слайд-фильм: каждый новый кадр — неожиданный. Вот ты чуть не разбился на вертолете — второй раз за пять дней. Сначала, потому что ты сидел внутри, второй раз — потому что ты из вертолета в последний момент выскочил. Потом, через час, начинается война — вокруг убитые и раненые. Но следующий слайд — ты пьешь чай с муллой и имамом и ведешь богословские беседы. Потом за тобой приходят вооруженные люди и уводят неизвестно куда. Единственно, хотелось бы знать, какой будет следующий кадр.

Теперь мы ехали мимо базы Масуда. На крыше штабного здания двое талибов устанавливали длинный хлыст антенны. Здесь тоже было спокойно. Складывалось впечатление, что основные силы моджахедов покинули Талукан без боя. У меня запершило в носу. Я замахал руками, потер переносицу, надеясь пресечь взрыв, но напрасно! Чих получился оглушительный — сидевший передо мной у окна талиб поспешно отвернулся.

Машина свернула с объездной дороги и теперь ехала по городу. Мы повернули налево, и я понял, куда меня везли. Впереди показался глухой бетонный забор со спиралью колючей проволоки наверху. Я хотел еще раз повидаться с пакистанским офицером? Желание гостя — закон!

Совершенно очевидно, тюрьму сдали без боя. Шлагбаум не был погнут, не поскрипывал, только манипулировал им человек не в пакуле, а в пыльно-зеленой чалме. Машина въехала во двор и остановилась у входа в здание. Сидевший слева от меня парень толкнул меня в бок, и я вылез наружу.

Точно, моджахеды просто ушли: никаких свежих следов от пуль. Хотя нет! Справа от здания на земле лежало несколько трупов, а глиняная стена над ними была выщерблена автоматными очередями. Неужели перед уходом басмачи казнили своих пленников? А Хаким Касем?

Я быстрым шагом, не оборачиваясь, зашагал к убитым. Мне что-то закричали вслед, но я отмахнулся: «Да подождите вы!» Остановил меня звук затвора. Я обернулся и жестом позвал своих конвойных:

— Идите сюда!

Талибы переглянулись. Бежать мне было некуда, а по моему поведению было очевидно, что я хотел узнать что-то важное. Талибы повесили автоматы на плечо и пошли за мной.

Расстрелянных было пятеро. Их уже положили ровно, в ряд, и закрыли лица местными платками-шарфами, они называются дастмал. Я наклонился и открыл первое лицо. Это был незнакомец, крепко избитый, — со сломанным носом и большой кровавой ссадиной на лбу. Под вторым платком лицо было знакомым, и под третьим, и под четвертым. Это были пленные талибы, которых мы снимали, — те самые, которые смеялись и подтрунивали над своими тюремщиками, которые хотели жить с ними как с братьями. Я посмотрел на пятую фигуру — это, по идее, должен был быть Хаким Касем. Только мне показалось, что тот был миниатюрнее. Я сдернул платок — это снова был незнакомец с окровавленной спутавшейся бородой.

Мои конвоиры командирскими голосами о чем-то спрашивали меня. Это были мальчишки, которым нравилось помыкать взрослыми.

— Талибан, — сказал я, указывая на троих пленных. — Я, — я ткнул себя в грудь, — телевижн, Ти-Ви. — Я покрутил ручку несуществующей кинокамеры. — Мы их снимали несколько дней назад.

Не знаю, поняли они или нет, но талибы снова зашли за меня и «стволами» толкнули в сторону тюрьмы.

Куда же делся наш агент Хаким Касем? Его, как слишком важную птицу, моджахеды не поленились взять с собой? Надеются обменять на своих пленных? Почему тогда не взяли и тех троих? Скорее всего, объяснение было самое прозаическое — типа, не поместились в машину.