Афганские былинки. Война и мир

Отец Верки, военный летчик, вечно где-то летал, и в доме постоянно нужно было что-нибудь забить, починить, сделать. Витька забивал, он вовсю орудовал в шумилинской лоджии и скоро освоился у них как дома, тем более, что дома получалось наоборот. Мать его пошла по второму разу тогда замуж, у Витьки появился новый отец, а в доме другие порядки. И не то, чтобы они его задевали, наоборот. Новоявленный его папа Вася был мужиком неплохим и почти не пил. Он так боялся Витьку обидеть, что в его присутствии полностью растворялся, но именно поэтому Витька старался присутствовать как можно реже, тем более, что скоро его присутствие понадобилось Верке.

Веркины родители уехали в "дикий отпуск", а Верка всю ночь бегала для соседки к автомату за «скорой». Соседка оказалась крупной и совершенно здоровой стервой, с ней ничего не случилось, а Верка подхватила воспаление легких, и, когда Витька ее в больнице нашел, несла в беспамятстве чушь и лежала в самом продувном коридоре.

Оказалось, что сиделок в больнице нет, пенициллина тоже, а если и будет, то неизвестно, можно ли ей колоть. Умудренный улицей Клёпа разъяснил, что плохих людей не бывает, плохой бывает зарплата. Витька загнал ему свой кассетник, и у Верки появилась сиделка, пенициллин и место в лучшей палате. А может, палата была и не лучшей, но Верка в ней ожила. Краснея от смущения, она просила его «кое-что» принести и объясняла, что где лежит.

– Ладно, ладно! – ободрял ее Витька. – Лифчики вверху, плавки ниже. В курсе уже!

– Идиот! – бормотала пунцовая Верка.

– Чисто теоретически! – оправдывался Витька, и по-хозяйски гремел у Шумилиных кастрюлями, ящиками и шкафами. Витька таскал ей бульоны, заставлял есть и выгуливаться в больничном сквере, и, когда подхваченные телеграммой, насмерть перепуганные родители прорвались, наконец, в Заречинск, Верка уже мыла в прихожей полы и пилила Витьку за грязь и засушенные цветы. А дома Витьке устроили грандиозный втык сначала за кассетник, а потом за то, что ничего никому не сказал. А Верка обрушила на него всю свою воспитательную мощь.

В дискотеке она учила его танцевать, в кафе не бояться официантов и во многом действительно преуспела. Отказавшись целоваться с двоечником, Верка выправила ему аттестат, и Витька неожиданно для себя поступил в авиационный, чем до основания потряс тридцать седьмую школу. Он оказался едва ли не первым выпускником, который умудрился после неё поступить в институт. Прошлогодний «Прожектор», в котором Витька ехал вместо коня на двойке, был срочно заменен доской «Наши лучшие выпускники», но Витька его собой не украсил. В доме не нашлось ни одной фотографии, на которой он был бы один. Повсюду и везде рядом с ним была Верка.

Все это было давно, почти в детстве, а теперь Верка ругает его за щетину и стесняется целоваться в подъезде.

– Вот еще, люди кругом! – вырвалась она.

Легко взлетела наверх, и там, справа над козырьком, загорелось окно. Включила свет, сейчас будет разучивать тексты… Витька с легким сердцем пошел домой и вдруг вспомнил, что никаких текстов у Верки нет, книжку она оставила у актрисы. И, обреченно вздохнув, побрел обратно. Все равно бросится звонить и требовать немедленной доставки, а иначе «никогда-никогда не будет его ни о чем просить».

На город навалилась уже полновесная, тяжелая ночь. Придавленный ею дом казался неузнаваемым, но Витька его по пружинному скрипу узнал, и, нашарив в темноте нужную дверь, позвонил. И тут же сообразил, что ошибся, – актриса жила напротив. Но дверь уже загремела, плеснула светом. Пахнуло однокомнатной духотой и бытом, и Витька оторопел. Геннадий Сергеевич Дронов стоял перед ним в рубашке на распашку, тапочках и все тех же, списанных за выслугу лет в домашние, штанах «Аддидас». Остатки пережитого торжества и недавнего праздника еще тлели в его глазах.

– Вам кого? – спросил он, не узнавая.

И страшная, ослепительная догадка вдруг ошеломила Витьку, к горлу подкатила удушливая волна. И, все проверяя, Витька неожиданно для себя сказал:

– Вера оставила у вас книгу и просила забрать.

Он еще надеялся, что Гоша удивится, не поймет, но Гоша, спокойно повернувшись, взял с подзеркальника книгу – А. Гринберг. «Уроки актерского мастерства».

– Эта?

– Эта, – кивнул ошеломленно Витька.

И дверь захлопнулась. Он долго, как зачарованный, вглядывался в ее черноту. Из этой квартиры выходила возбужденная, счастливая Верка. Потом спустился, спотыкаясь, во двор, под нудный осенний дождь. А здесь он ее поджидал, – каждый день. Спохватившись, Витька вернулся в подъезд, и, ломая спички, прочитал список жильцов. И спичка обожгла пальцы. Витька откашлялся, как будто собрался петь, повёл занемевшей шеей и хрипло рассмеялся:

– Ну, дурак! – и сам себе подивился. – Теоретик…

И ровным, размашистым шагом ушел прочь.

Дома Витька не ночевал, где пропадал днем, неизвестно, а в среду к шести появился под веркиным окном. Верка, как всегда, опаздывала. Поправляя на ходу прическу, выскочила из подъезда и сразу же заспешила.

– Как дела? Чего кислый? Идем?

И сорвалась, ожидая его за собой. Но Витька спешить не стал.