Афганский компромат

Охота, осень, под ногами гончих
Земля сырая, пухлая земля.
А я один из тех… немногих… прочих…
Люблю охоту без собаки я.
Люблю бродить, неспешно и неслышно,
Глядеть, нахмурясь, в стаи облаков,
Что в одночасье набухают пышно
И сыплют дождик золотом веков.
Люблю ходить в раздумьях и бесцельно,
Тропить по следу сизых русаков
И бить лисиц безжалостно прицельно,
Оправдываясь мудростью веков.
Но в этот год то слякоть, то морозы,
Пороши нет, земля в ногах гремит.
Поникшие нахмурились березы,
И сердце в ожидании щемит…

Я жаждал снега, ждал до отупенья,
Молил богов и дьявола молил.
Готов был слушать ста метелей пенье,
Когда господь меня благословил —
На горизонте распласталась туча,
Такая важная, надутая как мех.
И из груди изнеженно-могучей
Вниз заструился серебристый снег.
Он шел и шел, он тихо-тихо падал,
Он засыпал и села, и поля,
Бугром ложился посредине сада
И пригибал в поклоне тополя.
Он все струился, ночь когда настала —
Потухло солнце, звезды не взошли.
Одна луна сквозь облака блистала,
И облака неспешно в небе шли.
Я спал едва ли, ожиданье чуда
Меня сковало. Мысли невпопад,
Как одеяла скомканного груда.
А за окном все сыпал снегопад.
Зарницы в небе осветили долы.
Еще чернел бескрайний небосвод.
В зарю дымят проснувшиеся села.
Снежинки прекратили хоровод.
Поднялось солнце, бликами блистало.
С небес сверкала нежная лазурь.
Зима вдруг крылья за ночь распластала
По-тихому — без ветров и без бурь.
Легла пороша поволокой синей.
Слепит глаза заснеженная даль.
Ресницами лежит на ветках иней.
Стволов чернеет вороная сталь.
На поле белом чистые пушинки
Едва-едва под ветром шелестят,
А чуть заметные, уснувшие травинки
Оковами холодными гремят.
Ковер зимы от ног до горизонта
Запеленал восторженную степь.
Голубизна божественного зонта
Вдруг на земную опустилась крепь.
Душа играет, просит на охоту.
Собрать в рюкзак продукты — пять минут
(Вдруг накатило, вспомнил свою роту,
Последний бой… не вырваться из пут…).
Меня шатает, отчего-то мысли
Мои скользят по склону, по горам,
На проводах зарницами повисли…
И снова ноет позабытый шрам.
На лыжи, с Богом. Под ногой без хруста
Периной снег прогнулся, потускнел.
И где вчера еще пустынно-пусто
Сугроб пушистый кипенно белел.
Ружье за плечи. Не спеша, не слышно
Скольжу по полю, словно на коньках.
Постель зимы, приподнятая пышно,
Как золото в нависших облаках.
Нет ни следа, ни шороха, ни звука,
Один как перст иду по тишине,
Как тетива натянутого лука,
Дрожит струна предчувствия во мне.
В стволах патроны. Старая двустволка
Воспоминанья прошлого кружит.
На прошлый год вот тут мы взяли волка,
Вот тут лисицу…
На губах дрожит
Холодный иней, тает от дыханья.
Мороз сердится солнцу вопреки.
Как поздний крик, как лета трепыханье,
Белесым паром валит от реки.
Как есть к обеду приближаюсь к яру.
Он словно шрам расползся по степи.
И чувствую, как ноги сходят с пару.
Но ничего, братишка, потерпи.
Мороз и вправду нынче дюже жгучий:
Щипает щеки, обижает нос.
И ветерок волнующе колючий
Так и дерет мне уши, кровосос.
Скольжу быстрее, мне пора согреться,
У костерка чуть-чуть перекусить.
Ах, надо было мне теплей одеться.
Но поздно плакать, поздно голосить.

Спешу в лощину, палкой снег вздымаю
(Ружье с плеча я не хочу снимать).
Но вот обед, неспешно отдыхаю,
Не забывая небесам внимать.
Костер трещит сучками бурелома,
Жар так и пышет, обжигая плоть.
Мне как перина серая солома…
Ржаного хлеба отхватив ломоть,
Я с наслажденьем аромат вдыхаю
Полей родных и запахи зимы.
Я ощутил, что недоступно раю.
Да что мне рай? Еще успеем мы…
Играет в теле струнка молодая.
Горячей кровью налились виски.
Чуть на слуху собака в роще лает,
Но сердце жмут холодные тиски…
Хандру стряхнул, на лыжи встал и — в поле.
Пороши пух заледенел уже.
Свободы дух и ощущенье воли,
Когда с бугра, когда на вираже.
Уже и ветер не сечет, а гладит,
Мороз не жжет, а только щекотит.
А солнце, оказавшееся сзади,
С улыбкой восхищения глядит.
Скольжу, смеюсь, лениво озираюсь,
Почти забыл, зачем и как я тут.
С природою в единое срастаюсь,
Освобождаясь от житейских пут.
Но вдруг споткнулся, полетели палки,
В глазах искрится разноцветный снег.
Снежинки, как цветущие фиалки,
С искрой последней выпали из нег.
Остановился, тяжело вернулся
В свой прежний мир. Растерянно сижу,
Не понимаю, будто я проснулся
И белый мир глазами обвожу.

Как Дед Мороз из ледяной купели,
Я из сугроба вылез, смех до слез.
На горизонте улыбались ели
Под хохот дружный ветреных берез.
Пора до дому. Загрустил немного.
Я ни следа не видел, ни следа…
Домой всегда короткая дорога.
Охоты нет, но что же, не беда…
Уже деревни показались хаты,
Уже собак я слышу перебор.
Широкий след — прошествовал сохатый,
С оврага направляясь в темный бор.
Вздохнул тихонько, за плечом ружьишко
Качнул легонько и опять вздохнул.
Вдруг снег поднялся, хрустнуло. Зайчишка
Взлетел в двух метрах и в поля рванул.
Ах, к черту палки! Вмиг сорвав двустволку,
Повел стволами, отпустил чуть-чуть
(В упор стрелять немного будет толку),
Но вновь на сердце накатила муть.
Опять я вспомнил выстрелы другие,
Треск пулемета, всполохи огня,
Как прошивали линии тугие
Моих друзей-товарищей, меня.
Повел стволами, медленно на мушку
Я взял косого, упредив чуть-чуть.
И снова вспомнил: поднимали кружку,
Друзей в последний отправляя путь.
А им под пули тоже было страшно,
И умирать никто ведь не хотел.
Я уцелел в войне чужой, вчерашней,
А вот мой друг, увы, не уцелел.
Я отпустил косого, жалко стало.
Пусть он живет, несчастьям вопреки.
Ему и так отпущено столь мало…
Так пожалеем зайца, мужики!

Уже и солнце опустилось к яру,
Снег золотом покрылся, ветер стих.
И облаков багровую отару
Согнало к югу. Как последний штрих —
Мороз крепчал, щипало снова щеки.
Я улыбался, трель синиц лилась.
Я тихо брел, придумывая строки,
И понимал: охота удалась!