Афганский полет

     - Так, - Лопатин  окинул  взглядом  присутствующих,  которые  уже  успели  разместиться  на  стульях   и   деревянных   табуретах  вокруг  застеленного  старыми  газетами   большого   рабочего   стола.  -  Все  собрались? Ну, давайте, что ли, по первой...

     Он достал из сейфа полутора литровую флягу с разведенным водой  ­­­серебрянкой спиртом и наполнил рюмки на столе.

     - А я, с  вашего  позволения,  водички,  -  Макарьев  налил  себе  минералки в стакан. - Через двадцать минут построение в наряд...

     - Позвольте мне сказать, ребята? - Глуховцев  с  рюмкой  в  руках  поднялся со стула. - Вот Александр Васильевич сказал,  что  все  здесь  собрались... Не все, Саша... Нет с нами больше Сережки  Рахманинова...  Нашего Серафимыча... Как там на самом деле было,  пусть  уж  следствие  разбирается... А я хочу просто помянуть хорошего  мужика  и  нашего  с  вами друга. Пусть земля ему будет пухом!

     - А  что  следствие  говорит,  Александр  Николаевич?  -  спросил  Петровин, когда все выпили и потянулись за бутербродами.

     - Следствие? - рассеянно  переспросил  Глуховцев.  Чувствовалось,  что мысли его были далеко от этого  стола.  -  Следствие  пока  ничего  конкретного не говорит. Самоубийство - и точка. Ну, вот сегодня  дали,  наконец, разрешение на похороны... Завтра хоронить  будем,  во  второй  половине дня.

     - Как раз на девятый день, -  мысленно  подсчитал  Кузин.  -  Эх,  Серафимыч... Упокой, Господи, его душу.

     - Не знаю, как вы, - Лопатин покачал головой, - а я до сих пор не  могу поверить в это самоубийство!

     - Но ведь по результатам экспертизы... - начал Михайленко.

     - Да что мне эта экспертиза! - взорвался Лопатин.  На  его  щеках  проступили красные пятна. - Пусть они засунут свои  результаты  знаешь  куда, Витя? Я не верю! Я не верю, что Серафимыч мог наложить  на  себя  руки! Ну, не такой он мужик, понимаешь?

     - Я-то понимаю, Саша, - вздохнул Михайленко. - А кому  и  что  ты  докажешь?

     - Я  тоже  не  верю  в  самоубийство  Сережки,  -  тихо  произнес  Глуховцев. - Я, ребята, знаю... Знал Серафимовича дольше  вас  всех...  Больше  десяти  лет  вместе,  на   одной   войсковой   группе.  Еще  с  лейтенантских погон... Да... И я не верю ни в какое самоубийство.  Да,  что там говорить, не стал бы Серафимыч травиться, не стал!

     - Так ты думаешь,  что  его  отравили,  Александр  Николаевич? - ­­­подавшись вперед, спросил Симонов. - Но кто? И зачем?

     - Ох, не знаю, Артур. Да и не мое это  дело  -  знать.  Пусть  те  разбираются, кому положено. А я просто не верю!