Афина Паллада

Ветер пел в светлых волосах, в клетчатой рубашке, свистал в спицах, как в снастях корабля, — ведь Джек Лондон был матросом; как в скалах Аляски, — ведь он искал там золото! И нашел — россыпи человеческих душ!

Скорость велосипеда достигала восьми миль в час; его легко обгоняли всадники на добрых конях. Но ведь это было чудо — два движущихся колеса без лошади и пара. Тогда не было ни самолетов, ни ракет, и казалось, велосипед вот-вот оторвется от земли и полетит.

Он купил его за премию, полученную на конкурсе рассказов, а может быть, за котиковые шкуры, добытые на Командорских островах.

Каждый день, в серых проблесках утра, Джек уезжал на нем за город, колесил по травяным тропинкам и белым дорогам, по рощам, полным птичьего гама и света; купался в заливе, валялся на горячем песке, ловил рыбу… Но видел снежные просторы Клондайка, откуда возвратился недавно.

И каждый день он приезжал домой с новым замыслом о людях Севера, и каждую ночь писал.

Щедрое было время!

Встречи, запахи, картины природы рождали ассоциации, а движение — четкий, ритмический строй чувств. Иногда рассказ не получался за столом. Джек садился на велосипед и ехал куда-нибудь; и всегда происходило чудо — звук, краска, жест, сценка подсказывали течение сюжета-идеи.

Как-то он встретил на дороге фургон с зерном. На нем сидели трое — огромный белокурый фермер, швед или немец, тонкая смуглая женщина, очевидно жена фермера, и индеец-батрак, затаивший в глазах мечту и ненависть…

Джек подумал, что индеец, возможно, сын вождя или сам вождь, а женщина — индианка его племени…

Как похожи ее руки на руки Элины!

Велосипедист нажал на педали; он спешил домой, к столу, к бумаге; он увидел, он вспомнил «Северную Одиссею»!

О как он был счастлив!

Как сливался с велосипедом, который безошибочно, как лошадь дорогу, находил пути к сюжетам и картинам!

В шутку Джек говорил, что когда-нибудь покроет велосипед чистым золотом.

Лунными ночами он мчался над океаном, вспоминая встречу с Элиной. Вот здесь он догнал ее, здесь упали…

Все так же гремит океан, волнуются травы, а ее нет…

Шли годы. Знаменитый писатель мчался в экспрессах Тихоокеанской железной дороги, пересекал океан на трансатлантических гигантах, делавших по двадцать пять узлов в час; купил себе быстроходную яхту, объездил весь свет и возвратился домой в Америку.

Он жил, как и его герой романа «Время-не-ждет», в Лунной долине — Глен Эллен, округ Сонома, Калифорния.

С грустью посмотрел он на неуклюжий велосипед, уже тогда устаревший. Появились элегантные, сверкающие никелем велосипеды, легкие, как балерины, звонкие, как скрипки. По дорогам Америки неслись ослепительные форды.

Писатель только потрогал руль старого товарища и больше не подходил к нему.

Элина… Она ехала на нем. Как давно это было! И как недавно!

Он по-прежнему, когда писал своих женщин, видел только ее.

По утрам он уже пил три коктейля, с надеждой смотрел на дорогу — не покажется ли гость, чтобы была причина выпить четвертый, но еще выполнял свою норму, пять тысяч слов, и ездил верхом на отличной скаковой лошади.

А писать становилось все труднее!

Все откровеннее и бесстыднее открывались жуткие тайны мира, непрочного и неверного, и уже не было того бесстрашия, с которым Джек садился раньше к столу.

Он стал бояться чистой бумаги.

Затягивалась петля человеческого одиночества.

Все чаще писатель расходовал по ночам не чернила, а виски. Хоть он и написал, что «Сердца трех» его вершина, он понимал, что это всего лишь грандиозный кинобоевик.

Но однажды ветер с океана пахнул туманами молодости, сквозь которые мир еще кажется волшебной гармонией. И он задумал: завтра, на рассвете, он поедет по старой дороге, на старом велосипеде туда, где ехал с Элиной…

К океану! К шороху рыбачьих парусов! К блеску солнца на зеленых волнах! К мужественным и несчастным контрабандистам!

И привезет рассказ!

Это будет героическая сага о необыкновенной любви, о силе и верности… Уже открывались ему величавые пейзажи Маркизских островов, тревожный полуденный свет над аттолами, тени героев…

Вечером он сидел в гостиной с друзьями и женой.

Пили кофе, ликеры, коньяк. Слушали угрюмый гул ветра за окнами. Представляли себя средневековыми баронами, пирующими в замке — поэтому горел камин и рядом лежали собаки. Говорили о великом искусстве России.

Около полуночи жена ушла в спальню. Страх сдавил сердце писателя. Он боялся наступления утра, он давно уже нетерпеливо ждал вечеров, чтобы забыться в сумраке хмеля, а потом во сне. Он боялся ехать утром и слушать себя и природу — ведь он давно уже пишет не так, как в молодости.

Сумеет ли завтра?.. И он пил коньяк большими глотками. Сердце билось, как рыба на дне лодки.

Он подумал, что вряд ли одолеет на велосипеде подъем от залива. Незаметно пощупал шрам на ноге — след давнего, милого падения.

А друзья говорили о той сладостной стране, где, как на пире богов, горит незакатное солнце, где никогда не пачкаются белейшие одежды, где любимые не покидают возлюбленных.

И Джек Лондон согласился с желанием друзей и принес флакон — цианистый калий.

Отмеряли дозы, чокнулись рюмками и выпили яд.