Афинские убийства, или Пещера идей

Диагору не пришлось долго разглядывать ту, что досталась ему. Она была похожа на маску хоревтов в трагедиях: она выражала радость или безумие, а снизу была ручка, сделанная из той же глины, что и все остальное. Он не разобрал, мужское или женское то было лицо. Весила она довольно много. Он взял маску за ручку, поднял ее и оглядел вес вокруг сквозь загадочные отверстия для глаз. Когда он выдохнул, пар заволок ему глаза.

Существо (то самое, которое вручило им маски и род которого, на взгляд Диагора, нерешительно колебался в волнующем хороводе обоих полов при каждом жесте и каждом слове) отодвинуло занавеси и пропустило их внутрь.

— Осторожно. Здесь ступени, — сказал Гераклес.

Пещера была настолько закрытой, что наводила на мысль о первом материнском покое зачинающейся жизни. Стены менструировали красными жемчужинами, а нос забивал пронзительный запах дыма и благовоний. В глубине возвышалась не очень большая деревянная сцена, на которой стояли рапсод и музыканты. Публика толпилась на жалком клочке: неопределенные, раскачивающие головами тени, касавшиеся плеча соседа свободной от маски рукой. В центре выделялся треножник с позолоченным котелком. Гераклес с Диагором встали в последнем ряду и принялись ждать. Философ предположил, что в тряпье факелов и в угли свисавших с потолка курильниц добавлены красящие травы, потому что из них исходили невиданные языки оттенка огненно-красного румянца.

— Что это? — спросил он. — Еще один тайный театр?

— Нет. Это обряды, — ответил Гераклес сквозь маску. — Но не Священные мистерии, а другие. В Афинах их полно.

Внезапно в пространстве между глазными отверстиями маски Диагора показалась рука: она предлагала ему маленький кратер, наполненный темной жидкостью. Он повернул маску, пока не увидел перед собой другую. Красный воздух не позволял описать ее цвет, но вид ее с длиннейшим носом старой ведьмы был ужасен; по краям ее изливались чудесные образчики волос. Мужчина ли, женщина ли, фигура была одета в легчайшую тунику, подобную тем, что используют куртизанки на распутных вечеринках, желая возбудить гостей, но опять же — пол ее был невероятно умело скрыт.

Диагор почувствовал, что Гераклес толкнул его локоть.

— Прими то, что предлагают.

Диагор взял кратер, и фигура испарилась через входную дверь, на минуту молниеносно обнажив перед этим свою истинную природу, ибо туника была раскрыта по бокам. Но кровоточащий свет не позволил полностью рассеять сомнения: что это висело? Высокий живот? Низкая грудь? Разгадыватель взял другой кратер.

— Когда настанет момент, — пояснил он, — притворись, что пьешь, но даже не вздумай этого делать.

Музыка резко прекратилась, и публика начала делиться на две группы, располагаясь вдоль боковых стен и освобождая центральный проход. Слышалось покашливание, хриплый смех и тихие обрывки слов. На сцене остался лишь покрасневший абрис рапсода, ибо музыканты ушли. В то же время, словно воскрешенный чернокнижником мертвец, поднялся зловонный пар, и Диагору пришлось силой подавить внезапное желание сбежать из этого подвала и вдохнуть снаружи свежего воздуха: он смутно догадался, что зловоние тянулось из котелка, от разномастного его содержимого. Было ясно, что, когда люди расступились, гниль начала беспрепятственно распространять свой аромат.

Тогда из-за занавесей у входа потянулась толпа невообразимых фигур.

Сначала в глаза бросалась их абсолютная нагота. Потом изгибы силуэтов наводили на мысль о женщинах. Они передвигались на четвереньках, и головы их были покрыты экзотическими масками. У одних грудь плясала больше, у других меньше. Тела одних больше отвечали канону эфебов, тела других — меньше. Одни из них ловко ползли, полные грации и гибкие, как тростник, другие были тучны и неуклюжи. Наиболее заметные части тела — спины и ягодицы — являли разные оттенки красоты, возраста и свежести. Но все они ползли нагишом, на четвереньках, хрюкая и ворча, как свиньи в период течки. Публика подгоняла их громкими криками. «Откуда они взялись?» — подумал Диагор. И тогда вспомнил о туннеле, уходящем из маленькой прихожей влево.

Они продвигались свиной головой: одна впереди, две за ней и так до четырех, больше тел в ряд в проходе не помещалось, так что это невиданное стадо в начале напоминало конец живого копья. Достигнув треножника, нагой поток разделился и окружил его.

Первые кинулись на сцену, стремительно набрасываясь на рапсода. Поскольку сзади появлялись все новые и новые женщины, последним пришлось остановиться. В ожидании они искушали друг друга масками, прижимая их к задам и бедрам впереди стоящих. Достигая цели, они, задыхаясь от бешенства, набрасывались на нее в полном беспорядке, нагромождая мягкую массу волнующихся тел, нескладную анатомию юной плоти.

Остолбеневший Диагор, застывший на грани удивления и отвращения, снова почувствовал, как Гераклес толкнул его локтем:

— Притворись, что пьешь!