Афинский яд

— Перестань вести себя как малое дитё! — проворчала Кирена. — Ничего твоей кукле не сделалось. А вы, господа… — Кирена с глазами, мечущими громы и молнии, осмелилась не просто обратиться к нам, но обратиться с упреком. — Не след вам, знатным афинским гражданам, еще больше позорить нашу семью и позволять маленькой девочке приходить и развлекать вас. Поверьте, она совсем не из тех, не так ее воспитывали! А потому, если вдруг — упаси Геракл! — вы явитесь снова, держитесь подальше от маленькой хозяйки! Уж простите за неучтивость, но я родом из горного племени Атласа, а мы всегда говорим то, что думаем. Если придете опять, даже не вздумайте искать встречи с дочерью Эпихара. Не зовите ее, а если она придет сама, отошлите и не пытайтесь втянуть в разговор. Это опасная игра для женщины в любом возрасте.

И крепко зажав ручку Хариты в своей, она с достоинством выплыла из комнаты, вместе со строптивой подопечной и ее полуголой куклой.

— Вы уж простите старую женщину, господа. Кирена была няней Гермии, — печально сказал привратник. — Хотя доля правды в ее словах есть, я ведь и сам велел дочери Эпихара уйти. Разумеется, велел.

— Я слышал это собственными ушами, — успокаивающе проговорил я.

— Прошу прощения за все неудобства, которые мы причинили. Помирись с Киреной, — с этими словами Аристотель вложил в руку привратника два обола и восковую табличку с посланием для Критона.

— Что ты ему написал? — спросил я, когда мы, закрыв за собой калитку, вновь оказались на улице. К счастью, на этот раз ни Ферамен, охотник за свидетелями, ни кто-либо другой не оказался у нас на пути.

— Да так, несколько учтивых, формальных слов. Что я, мол, буду счастлив оказаться полезным в поисках Клеофона и с удовольствием побеседую с ним, особенно если он что-то знает о местопребывании мальчика и о том, когда именно тот исчез. Не думаю, правда, что Критон ответит.

— У меня есть одна идея, — сказал я. — Знаю, это совсем слабая улика. Но девочка сказала, что ее сводный брат любит блины с медом. Когда я — по твоейпросьбе — расспрашивал людей в доме Манто, они твердили, что ничего не знают о Клеофоне. Тем утром девушки как раз подкреплялись блинами с медом. Мета, как мне сказали, уже позавтракала. И все же один блин на горячем подносе куда-то понесли. Вот тебе и маленькая загадка: кому он предназначался? Я думал, может, Манто, но она вскоре появилась на кухне и сказала, что так и не успела поесть. Как я и говорил, она прервала наш разговор и всех разогнала. Не было никакой возможности продолжать расспросы. А когда я пришел к тебе, следом явился Феофраст, потом Архий, и я не стал вдаваться в подробности. Но этот блин до сих пор не выходит у меня из головы. Вдруг Клеофон прячется в борделе у какой-нибудь девушки?

Аристотель, мерявший шагами комнату, остановился.

— Отлично, Стефан. Конечно, этой улики недостаточно, и полагаться на нее опасно. Но и она может привести нас к разгадке. И все же, даже если мальчик был в публичном доме в тот день, это еще не значит, что он до сих пор у Манто. Возможно, ему там помогают и даже передают деньги — но от кого? Рано или поздно его должны куда-то перевезти. Вопрос — куда? Насильно ли, а может, по собственной воле?

— Принимая во внимание угрозу, которую мы слышали от Эргокла, — произнес я, — легче всего предположить, что мальчика похитили, а теперь вымогают у Гермии деньги.

— Многие факты говорят в пользу такого объяснения. Однако похитителям сначала пришлось бы спрятать мальчика где-то в Афинах, а потом увезти, чтобы спрятать или убить. Что убивать, что хоронить — гораздо легче в сельской местности. Маленькая Харита права, если Клеофон мертв, его тело должны были предать земле.

— Кстати, Аристотель, по-твоему, это правильно — лгать малышке, обещая, что она увидится с матерью?

— Я не лгал, Стефан. Рано или поздно Харита определенно увидится с матерью. Либо Гермию освободят — тогда все ясно. Либо ее приговорят к смерти. Не настолько же бессердечны афинские власти, чтобы отказать дочери гражданина в возможности попрощаться с родными. В том числе, с дочерью. Так что Харита обязательно увидит мать, по крайней мере, один раз.

— Какой ужас!

— Да уж. Мне жаль ребенка. Особенно если учесть, как я благодарен маленькой Харите за бесценные сведения, которые она нам сообщила. В прошлый раз она сказала, — ценный намек, а мы, недотепы, пропустили его мимо ушей, — что из андронаубрали некую скульптуру. Мраморную статую, которая слишком велика для отведенной ей ниши. Так странно, когда-то статуи воздвигали на улицах, в религиозных целях, а теперь их переносят в дома! Но в андронеОртобула раньше была другая статуя, которую мы не видели. Полагаю, кто-то воспользовался ею и пожелал, чтобы это осталось незамеченным. И вот статую унесли, а вместо нее появились нимфы.