Афинский яд

— Повторяю: мы получили лишь брань и побои. Вы видите, что старший сын Ортобула Критон — рослый семнадцатилетний юноша, вполне созревший для несения воинской службы, и он сам признается, что неоднократно ударил нас. Ортобул отказался удовлетворить наши притязания и выдать нам женщину, как сделал бы достойный, законопослушный муж. Хотя, по свидетельству очевидцев, он неоднократно утверждал, что, женившись, продаст часть своих рабов, дабы разместить в доме челядь супруги. Как разумный человек, он понимает, что не может вечно владеть всеми своими рабами, так почему бы не расстаться с сикилийкой? Видите, афиняне, превыше всего Ортобул ставит плотские наслаждения. В хорошем публичном доме ты получаешь удовольствие и платишь, но Ортобул, считая, что он не такой, как все, желает наслаждаться Мариллой в одиночку и не платить за это ничего. Он должен отдать эту рабыню мне, ибо я уплатил за нее половину суммы. Но он не пожелал внять голосу разума, когда мы пришли в его дом с законной просьбой.

Однако это далеко не все. Ортобул зверски напал на меня, когда мы встретились в доме, который многие из вас знают, но предпочитают не упоминать в приличном обществе. Я говорю о доме вольноотпущенницы Манто, увеселительном заведении для обеспеченных мужчин. Той ночью мы с друзьями захотели поразвлечься. Я признаю это. Мы пришли посмотреть на красивых мальчиков и флейтисток, выпили немного вина — возможно, даже больше, чем немного. Но он— Ортобул — тоже был у Манто. Видите, какую он ведет распутную жизнь, афиняне! Прекрасной Мариллы ему мало, этот сибарит пожелая насладиться и девочками Манто. Но не только это привело Ортобула в публичный дом, я уверен, что он следил за мной, вынашивая свои злодейские замыслы. Увидев этого человека, с которым некогда меня соединяли узы дружбы, я, не подозревая ничего худого, подошел к нему с учтивым приветствием. Я имел полное право сказать то, что сказал. Крылатые слова, как писал Гомер. Я произнес крылатые слова. Я обвинил Ортобула в том, что он украл у меня женщину и заявил, что в любой день могу вернуть ее и наслаждаться ею часто и неутомимо, дабы наверстать упущенное.

Что ж, афиняне, постепенно мне становилось ясно, что Ортобул не случайно оказался в доме Манто. Заговор, заговор против меня! Он долго выжидал, надеясь застать меня врасплох, беспомощного и безоружного, лишить жизни и владеть Мариллой безраздельно. Видя, что я обессилел из-за выпитого вина, он стал глумиться надо мной. Я возмутился, а он нанес мне удар кулаком — потом еще и еще! Хотя прекрасно знал, что я гражданин и, следовательно, его поведение противозаконно! Ортобул швырнул меня на пол. Когда я попытался встать, у него в руках — только представьте — оказалось смертельное оружие! Он разбил кувшин и пошел на меня, потрясая острым черепком.

Слушатели сдержанно захихикали. В глазах Эргокла полыхнула злоба.

— Вы думаете, это пустяк? Осколок ничуть не хуже кинжала, им без труда можно поранить и даже убить. Ортобул, устроивший драку в публичном доме, накинулся на меня, словно безумный, и нанес мне страшный удар в голову. Я упал — кровь заливала мне глаза — будто алая завеса скрыла от меня окружающий мир. Я ничего не видел и думал, что истеку кровью. Я слышал отчаянные вопли друзей, помню, кто-то закричал: «Ты убил его!» Ортобул поспешно скрылся, даже не потрудившись выяснить, жива ли его жертва, — то есть я, граждане. Видите этот шрам?

Все начали щуриться, силясь рассмотреть крохотную полосочку над левой бровью Обвинителя.

— А мой глаз? Искусный врачеватель исцелил его, но я думал, что ослепну, ибо на много недель мир лишился для меня красок. Мой врач может подтвердить это. Я так ослабел, что долгое время передвигался в носилках, будучи не в состоянии ходить.

Следующим свидетелем был врач-чужеземец, кроткий человечек, живущий в постоянном страхе перед недовольством господина — бывшего или будущего. Достойный эскулап подтвердил, что у Эргокла был порез и синяк под глазом и что он выглядел как человек, переживший потрясение.

— Ты советовал Эргоклу три недели передвигаться в носилках? — спросили его.

Врач ответил отрицательно.

— Ты советовал ему начать ходить? — спросили его.

— Да, — произнес он. На вопрос о том, страдал ли Эргокл от хромоты и была ли его голова серьезно повреждена, врач ответил: — Трудно сказать наверняка.

Эргокл продолжает свою обвинительную речь:

— Боги милостиво сохранили мне жизнь, а Асклепий-целитель — здоровье, что не умаляет вину злодея Ортобула. К счастью, ему не удалось убить меня. Но его преследования возмутительны. Его зверское нападение неслыханно! Злоумышленное нанесение ран, представляющих прямую угрозу моей жизни и причинивших мне немалые страдания, — это преступление.По законам Афин.