Афинский яд

— Да. Ликена. Но какая Ликена? Черноволосая кареглазая куртизанка, женщина, которая давным-давно уехала в Византию? Или новая Ликена? С шелковистыми кудрями и серыми глазами? Очень красивыми глазами. — Аристотель смотрел на нее с состраданием, чуть ли не с нежностью. — Что здесь? — Он открыл ее котомку — небольшой мешок с завязками, в котором обнаружились скромные наряды, а прямо сверху лежал черный пышный парик: кудри так и лезли во все стороны. Аристотель вынул его из котомки и поднял. — Парик. Египетский, нет? К чему он женщине с такими красивыми медовыми косами? Женщине, которая носит одежду из сикилийских и финикийских тканей — наряды прекрасных дочерей Сидона.

К моему большому удивлению, при звуках этого мягкого голоса по липу женщины заструились слезы.

— Что за создание! — неприязненно сказал я. — Она убила своего господина, убила Эргокла, а теперь надеется разжалобить нас слезами.

Марилла с достоинством поднялась, стряхнув руку Аристотеля.

— Это ужасно. И… позор какой! — Она стала пунцовой. — Прошу вас, позвольте мне выйти! Мне срочно нужно в уборную!

— Нет, во двор мы тебя не пустим, — ответил Аристотель. — Ты разве не можешь сделать свои дела где-нибудь здесь?

Красная, почти готовая разрыдаться, Марилла пошла в крохотную уборную, отгороженную от комнаты занавеской, взяв с собой большую, вместительную посудину. Мы караулили. Несчастная женщина, пережившая такое волнение, не могла больше сдерживаться и обильно помочилась. Вскоре она вышла из уборной и направилась к двери, держа в руках посудину, в которой плескалась зловонная жидкость.

— Нет, ты не выйдешь, — остановил ее Аристотель. — Выплесни это во двор, Стефан.

— Сам возьми и выплесни. Ты, в конце концов, врач, — заявил я. К моему удивлению, Аристотель повиновался, а я стал следить за Мариллой. Та пошла в другой конец комнаты, где было устроено нечто вроде кухоньки, взяла большую гидрию, тщательно вымыла лицо, шею и руки и со вздохом облегчения вернулась на прежнее место.

— Так-то лучше, — прошептала она.

Тут вернулся Аристотель, подошел к женщине и взял ее за руку.

— Ну вот, а теперь ты расскажешь нам всю правду, — грозно проговорил он.

Марилла поднялась, исполненная чувства собственного достоинства, и разжала твердую хватку Аристотеля.

— Держать меня совершенно ни к чему. Я прекрасно понимаю, что не смогу потягаться с вами силой, а он, — и красавица одарила меня ядовитым взглядом, — он караулит дверь.

— Я могу начать сам, — сказал Аристотель, — теперь, когда мы знаем, что убийца Ортобула — ты. Он, верно, пришел с утра, а вовсе не ночью. К тому времени, как бедняга якобы говорил со своим младшим сыном, ты либо уже убила его — либо процесс близился к концу, и твое присутствие было необязательно. Итак, ты могла объяснить, где провела вечер и ночь, когда якобы произошло убийство.

— Подумать только! — с упреком проговорил я. — Устроила какие-то детские игры — положила статую в постель, укрыла одеялом и стала за нее шептать! Как не стыдно — делать такое с Гермесом!

— Это была Кора, — она спохватилась, но слишком поздно.

— Вот, — сказал Аристотель. — Несомненное доказательство.

— И даже пытки не понадобилось! — воскликнул я. — Архий прав.

Женщина содрогнулась.

— Возьми себя в руки, Марилла, — молвил Аристотель. — Если ты сама во всем признаешься, мы похлопочем о том, чтобы тебя не пытали. По крайней мере, сильно. Легкий допрос вполне удовлетворит судей.

— Я свободная женщина! — вздернула голову Марилла.

— И давно?

— Вот уже два дня. Хозяин подарил мне свободу.

— Филин? Да, у него есть причины хорошо с тобой обращаться. Что ж, тем лучше, хотя Филину придется это засвидетельствовать. Твое освобождение оформлено официально? Должен сказать, тебя немедленно занесут в списки метеков, а вовсе не вольноотпущенных афинянок. Но раз ты больше не рабыня, пытка тебе, вероятно, не грозит, при условии, что ты все расскажешь.

— К тому же, — добавил я, — мы знаем всех участников событий и о многом догадываемся, так что говорить с нами будет гораздо проще.

— Стефан прав, — заметил Аристотель. — Гораздо проще, быстрее и приятнее признаться нам, нежели отправляться на допрос в город. Там ты будешь иметь дело со всякими недоумками, которые видят тебя впервые в жизни, а о случившемся понятия не имеют.

Марилла пристально и печально смотрела на нас — прекрасное лицо с нежным подбородком и глазами, серыми, словно дождь или осеннее небо, затуманенными пеленой слез. Медовые завитки волос на висках были влажными — она взмокла от переживаний. Стоя посреди этой уродливой комнаты, женщина умоляюще воздела руки.

— О, богиня! Услышь мою последнюю просьбу! Ты, познавшая любовь, защити свою покорную рабу!

Марилла устремила свои огромные глаза вверх, словно взгляд ее способен был проникнуть сквозь ветхую, полуобвалившуюся черепицу крыши.

Затем, невероятным усилием воли овладев собой, она повернулась к нам.

— Я расскажу вам все, господа. Все. Но меня мучит жажда. Позвольте, я выпью вина с водой и присяду.

— Да, да, — сказали мы.