Читаем Афины и Спарта. Борьба за гегемонию в Греции в V в. до н. э. (478-431 гг.) полностью

В 40-е гг. V в. до н. э. случилось также новое восстание в Милете, где «лучшие» устроили избиение демоса (Ps.-Xen. Ath. Pol., 3, 11). Состояние наших источников таково, что мы едва ли в состоянии с абсолютной точностью датировать это второе восстание. Важно, что в соответствии с анализом афинских налоговых списков второго периода обложения можно с уверенностью говорить о времени восстания в промежутке между 450 и 446 г. до н. э.[222] После подавления восстания в Милете была установлена демократия (ср.: Thuc., I, 115, 3), возможно, как и в Эритрах, по афинскому образцу[223].

Рассматриваемый период характеризуется и резким усилением афинской колонизационной деятельности. Основными причинами ее были социальные и политические. Нежелание некоторыми исследователями учитывать социальный фактор при объяснении афинской колонизации в середине V в. до н. э., а именно — рост в Афинах городских низов, не имевших средств к существованию, обусловлено главным образом их гиперкритическим отношением к данным Аристотеля и Плутарха, содержащим соответствующий материал. Колонизация, как и строительная деятельность Перикла, имела социальное и политическое обоснование. В 451/50 г. до н. э. была проведена проверка гражданских списков (Plut. Per., 37, 3 sq.), в результате чего значительное число жителей было лишено прав гражданства. Возникшая в связи с этим социальная напряженность была ослаблена расширением строительных работ и усилением колонизационной деятельности.

Источником по истории афинской колонизации этого периода является прежде всего литературная традиция (Thuc., I, 98, 2; III, 50, 2; Diod., XI, 88, 3; Plut. Per., 11, 5; ср.: Thuc., I, 11, 5; 19, 1; Paus., I, 27, 5). Поэтому важно правильно интерпретировать терминологию, используемую античными авторами для характеристики статуса афинских колонистов[224]. Поскольку с отдельными утверждениями ученых (главным образом в отношении афинских клерухий) мы не согласны, целесообразно изложить здесь некоторые наши суждения. По мнению Паршикова, для V в. до н. э. можно говорить только о клерухиях на Лесбосе и Халкиде, во всех остальных случаях, зафиксированных в источниках, речь может идти только об основании колоний. Почти также характеризует колонизационную практику афинян в это время и Яйленко[225]. Сведения об афинских клерухиях середины V в. до н. э. дошли главным образом от поздней античной традиции (Diod., XI, 88, 3; Plut. Per., 11, 5; Paus., 27, 5). Однако молчание Фукидида не может служить аргументами ex silentio, так как нам уже приходилось указывать на краткость его очерка о Пентеконтаэтии и выборочный характер излагаемого им материала. Вместе с тем у Фукидида имеются два важных свидетельства. Одно касается покорения Скироса в начале 70-x гг. V в. до н. э. Кимоном (Thuc., I, 98, 2), другое — Лесбоса после восстания 427 г. до н. э. (Thuc., III, 50, 2). Как на Скирос, так и на Лесбос афиняне отправили клерухов.

Нужно думать, что в середине V в. до н. э. практика выведения клерухий имела еще больше оснований. В условиях кризиса, охватившего Афинскую державу, Афинам приходилось часто либо предотвращать, либо подавлять восстания в союзных полисах. В покоренных городах они обычно устанавливали военные гарнизоны. Но поскольку таких городов становилось много, содержание в них гарнизонов стоило очень дорого. Поэтому выведение клерухий, используемых для тех же целей, было более выгодным для афинян, ибо, кроме всего прочего, оно отчасти разряжало напряженную социальную обстановку в самих Афинах.

Теперь рассмотрим терминологию, характеризующую статус афинских колонистов, встречающуюся у поздних авторов.

Упомянутые выше исследователи утверждают, что для поздних писателей характерна путаница при использовании официальной терминологии[226]. С этим невозможно согласиться, так как, во-первых, возникает парадоксальная ситуация: Фукидид всегда точен в использовании терминов, как считают исследователи[227], но он не сообщает о клерухиях середины V в. до н. э.; поздние авторы говорят о них, но им нельзя верить, так они путаются в терминах. Во-вторых, уже a priori ясно, что в произведениях античных авторов, в отличие от эпиграфических памятников, не может быть во всех случаях точной передачи терминологии. Эренберг высказал верную мысль о том, что Фукидид, подобно большинству греков, использовал термины как в узкотехническом значении, так и в широком смысле[228]. Изучение терминологии, используемой античными авторами, показывает, что в широком смысле, как правило, они использовали термин άποικοι. Под этим общим понятием могли скрываться и колонисты, и клерухи. Если же они используют специфические термины κληροϋχοι или έποικοι, нередко восходящие к более ранней устойчивой аттидографической традиции или эпиграфическим источникам, то к ним следует относиться с большим доверием.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1221. Великий князь Георгий Всеволодович и основание Нижнего Новгорода
1221. Великий князь Георгий Всеволодович и основание Нижнего Новгорода

Правда о самом противоречивом князе Древней Руси.Книга рассказывает о Георгии Всеволодовиче, великом князе Владимирском, правнуке Владимира Мономаха, значительной и весьма противоречивой фигуре отечественной истории. Его политика и геополитика, основание Нижнего Новгорода, княжеские междоусобицы, битва на Липице, столкновение с монгольской агрессией – вся деятельность и судьба князя подвергаются пристрастному анализу. Полемику о Георгии Всеволодовиче можно обнаружить уже в летописях. Для церкви Георгий – святой князь и герой, который «пал за веру и отечество». Однако существует устойчивая критическая традиция, жестко обличающая его деяния. Автор, известный историк и политик Вячеслав Никонов, «без гнева и пристрастия» исследует фигуру Георгия Всеволодовича как крупного самобытного политика в контексте того, чем была Древняя Русь к началу XIII века, какое место занимало в ней Владимиро-Суздальское княжество, и какую роль играл его лидер в общерусских делах.Это увлекательный рассказ об одном из самых неоднозначных правителей Руси. Редко какой персонаж российской истории, за исключением разве что Ивана Грозного, Петра I или Владимира Ленина, удостаивался столь противоречивых оценок.Кем был великий князь Георгий Всеволодович, погибший в 1238 году?– Неудачником, которого обвиняли в поражении русских от монголов?– Святым мучеником за православную веру и за легендарный Китеж-град?– Князем-провидцем, основавшим Нижний Новгород, восточный щит России, город, спасший независимость страны в Смуте 1612 года?На эти и другие вопросы отвечает в своей книге Вячеслав Никонов, известный российский историк и политик. Вячеслав Алексеевич Никонов – первый заместитель председателя комитета Государственной Думы по международным делам, декан факультета государственного управления МГУ, председатель правления фонда "Русский мир", доктор исторических наук.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Вячеслав Алексеевич Никонов

История / Учебная и научная литература / Образование и наука
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России

В своей истории Россия пережила немало вооруженных конфликтов, но именно в ХХ столетии возникает массовый социально-психологический феномен «человека воюющего». О том, как это явление отразилось в народном сознании и повлияло на судьбу нескольких поколений наших соотечественников, рассказывает эта книга. Главная ее тема — человек в экстремальных условиях войны, его мысли, чувства, поведение. Психология боя и солдатский фатализм; героический порыв и паника; особенности фронтового быта; взаимоотношения рядового и офицерского состава; взаимодействие и соперничество родов войск; роль идеологии и пропаганды; символы и мифы войны; солдатские суеверия; формирование и эволюция образа врага; феномен участия женщин в боевых действиях, — вот далеко не полный перечень проблем, которые впервые в исторической литературе раскрываются на примере всех внешних войн нашей страны в ХХ веке — от русско-японской до Афганской.Книга основана на редких архивных документах, письмах, дневниках, воспоминаниях участников войн и материалах «устной истории». Она будет интересна не только специалистам, но и всем, кому небезразлична история Отечества.* * *Книга содержит таблицы. Рекомендуется использовать читалки, поддерживающие их отображение: CoolReader 2 и 3, AlReader.

Елена Спартаковна Сенявская

Военная история / История / Образование и наука