Была еще и приписочка уже рукой афониного отца: «Афонька, если записку читаешь, то я уверен, что ты уже за три моря лыжи свои навострил. Любишь ты по свету шляться, лишь бы дома ничего не делать. Не осуждаю, раз ты таким уродился, только тогда завещаю тебе обязательно спросить у Древа, выздоровления для твоего младшего брата Емельяна, который мается слабостью членов и кривостью скелета. Однако дело наше торговое не бросай, а то, знаю я тебя, малахольного… Карту запомни, а, то отберут лиходеи и тебя умертвят из-за нее, а так хоть живым останешься, а когда вернешься домой, то по памяти нарисуешь новую схему маршрута и потомкам нашим оставь, пусть и у них в будущем все хорошо будет и счастливо. Целую, тятя».
Оно и действительно младший брат Афанасия — Емеля, был малый болезный и слабый во всех членах. Скрутил его еще в младенческом возрасте недуг людям неизвестный. Будь на месте афониного отца грек какой македонский, он бы Емелю с обрыва на камни бросил, есть у них у греков такой порядок, чтобы уродов не растить и генофонд не портить. Но тож греки-македоны. А Емеле повезло родиться на Руси Великой, где совсем другие нравы. Добрые что ли. Никого тут, вот так просто, с обрыва не бросают, а тем более дитя малое. Кому ж охота потом всю жизнь маяться с клеймом детоубийцы? Не по-божески как-то. Это традиция царская — сыновей за предательство кончать во гневе, а простой народ он добрый и скорее простит, чем отомстит. И если уж родился ребеночек уродцем, значит, на то была воля Божья — и только он — Всевышний и решает, кому жить, а кому помереть. Вот такой национальный эгрегор.
Любил Афоня своего брата, и как узнал, что у Древа желаний можно здоровье для брательника спросить, так сразу засобирался в дорогу, карту запомнил во всех подробностях, затем свернул ее аккуратненько и спрятал манускрипт в подполье, а потом уж и выправил себе путевку в круиз по Волге до Дербентских берегов.
Ну, и чтобы, значит, не скучно было совершать путешествие к винным погребам Кавказа, а далее в Индостан, купил Афоня на ярмарке и с собой взял медвежонка со странным именем Зигмунд. Откуда у русского медведя такое иноземное имя никто точно не знал, но мишка был толковый и даже философствующий, потому ни размягчения мозгов и уж тем более томления духа, ни у кого его странное имя не вызывало. Терпелив русский человек к чужим недостаткам.
Карла
Не терял времени даром и дядя нашего героя. Понятное дело отправлял он племянничка за тридевять земель не из соображений заботы о родственнике. Нужны были Калистрату активы никитинского торгового дела. Когда затея с поездкой сладилась, стал он думать, как бы сделать так, чтобы Афоня из странствий не воротился.
По тем хоть и темным временам, а все ж порядок уголовный и наказания за душегубства, какие-никакие уже были, то есть могли и на плаху свесть, и кости переломать, и даже башку отрубить нафиг.
Опять же с другой стороны, размышлял Калистрат, вот так просто, за здорово живешь, лишнего попутчика на торговое судно не пристроишь, там все места заранее уже куплены. А с третьей стороны, имелся у Калистрата человечишко специальный для таких деликатных поручений. Был у него в доме холоп, уродец, карла. Карла, как карла — ростом невелик, весь какой-то сморщенный, бороденка густая и злой на весь белый свет, как Черномор. Это ж и понятно, если уродился человек лилипутом, то жизнь ущербная из тебя из-за твоего роста малого сама сделает человеконенавистника.
Однако у нашего карлы, кстати, имени его никто не знал и все окружающие, так и называли его — Карла, история была не так проста, как может показаться на первый взгляд. К Калистрату он пришел сам и буквально упросил его взять себя холопом в хозяйский дом. Калистрат тогда подумал, что просто мелкий человечишко ищет к какому надежному хозяину присоседиться, чтобы не обижали. Да и Карла оказался на удивление проворным малым — на ярмарке тырил деньги у зазевавшейся публики, вынюхивал и высматривал все, что могло пригодиться или угрожать хозяину, и потом ему же все разведанные аккуратно докладывал. Одним словом прижился он.
Со временем стал Калистрат давать ему разные поручения. Узнает, что какой купец собирается приобрести партию товару, так наш Карла наведается к нему в дом накануне сделки и украдет всю наличность, как бы она не была надежно спрятана, и кто бы ни был на ее охрану поставлен. Карла всегда находил неохраняемые тропки и умел разгадывать любые нычки. Сколько пакостей для прибытку своему хозяину наделал Карла никто не знал. Хоть и подозревали люди, что то или иное преступление не обошлось без его участия, но доказать никогда ничего не получалось. Через это стали опасаться, как самого Калистрата, так в еще большей степени его верного Карлу.
Видели Карлу и накануне смерти афониного отца, крутился он в доме. Что хотел или что искал было непонятно. Да и не до него было, когда хозяин при смерти. Хотя некоторые даже поговаривали, что имел он прямое отношение к вдруг пошатнувшемуся здоровью брата своего хозяина и его скоропостижной смерти.