Афоня или путешествие тверского купца Никитина к Древу желаний

Тем временем, когда Афоня насытил свою плоть и утомленный лежал в объятиях девушки, так похожей на Гульчатай, он рассказал этой прелестнице обо всех своих приключениях, рассказал и о цели своего путешествия. Фатима не понимала этот странный язык, на котором беспрестанно говорил этот турист, но одно слово она поняла — Кайлас. Ей стало ясно, что русские направляются к священной горе. Она подала пиалу разнеженному Афоне и тот с удовольствием выпил сладкий шербет. Он не знал, что в напиток уже добавлено сонное снадобье. И как только путник уснул, девица подхватилась и выскочила вон. Она торопилась доложить визирю Чандре о странных визитерах и цели их путешествия.

Здесь надо заметить, что Фатима занималась шпионской деятельностью не по принуждению, а из любви. Но не из любви к разведке, а из высокого чувства к визирю Чандре, который был ее первым мужчиной, в чью постель она попала в первый же вечер своего пребывания в столице. К нему попадали все прелестницы, которых зорко высматривал в городских воротах начальник службы охраны города. И как только красавица оказывалась перед его опытным взором, ее без лишних слов провожали в тайные покои визиря.

Там Чандра с помощью магических упражнений за три дня превращал восточных красавиц в верных ему шпионок и лазутчиц. С легкой руки, вернее пениса визиря, а через его постель проходили все девушки, соитие с мастером тоже обставлялось, как магическое посвящение, столица была наводнена шпионками разного калибра. Таким образом, Чандра знал буквально все обо всех и все. Ничего не поделаешь, должность такая. Кто же, как не визирь должен знать истинное дыхание мегаполиса.

Когда Фатима выпорхнула из гостевой комнаты, туда наведался дервиш-ассасин. Убедившись, что Афоня спит беспробудным сном после выполненного полового подвига, он раскурил трубочку с опием и стал вдувать дурман в его ноздри. Когда уже можно было не опасаться неожиданного пробуждения, шпион Старца горы тщательным образом проверил все вещи путешественников, прощупал каждый шов на афониной одежде. Безрезультатно. Он искал карту с маршрутом к Древу желаний. Но ее не было. Он так же тщательно обследовал опьяненное наркотиком тело русского купца, заглянул во все складки и промежности. Ничего. Нашлась лишь бумага индийского таможенника, которая разрешала путешественнику Афанасию Никитину с медведем, жеребцом и кудесником перемещаться по территории Индостана.

Тут тонкий нюх и интуиции ассасина затрепетали, и он почувствовал или унюхал, что с прогулки возвращаются медведь и иезуит. Ловко подпрыгнув, он раскорячился под потолком, уперевшись руками и ногами в свод над дверью. И в тот момент, когда она за Зигмундом и Карло должна была захлопнуться дверь, с поспешностью выпущенной на волю гильотины, ассасин, спасибо тренировкам, незаметно соскользнул с потолка и оказался в коридоре, и створка лишь слегка подтолкнула его под зад.

— Умаялся, сердешный, — прокомментировал растрепанную постель и не менее растрепанную Фатимой и ассасином фигуру друга Зигмунд.

Пока медведь подталкивал под бока Афони простыни, Карло незаметно плеснул в зигмундовскую пиалу с медом сонного зелья и сам завалился на свой топчан. Уж что-что, а мимо меда медведь никак не пройдет. Так и случилось. Мишка залпом осушил пиалу и через пять минут сладко спал посередь комнаты.

Теперь настала очередь Карло шмонать бедного Афоню. Он проделал ровно все то же, что несколько минут назад сделал ассасин. Не брезгуя никаким уголками тела, методично на свет и на ощупь просмотрел одежду и вещи, рентгеном прошелся по телу. Ничего. Сбегал в конюшню и исследовал жеребца, даже под хвост заглянул. Нельзя сказать, что Квазимодо был стеснительным, но, когда тебе задирают хвост и грубо лезут в жопу, это подавляющему большинству не нравится. Быть может, у них там, в Европах, это уже в порядке вещей, но русскому жеребцу эти проктологические манипуляции явно не доставляли удовольствия, и он нервно отмахнулся от иезуита копытом.

Иезуит после неудачи с жеребцом пробовал держать Афоню за мизинец, есть такой способ выведывания информации у спящего человека. Пробовал шпион вводить его в транс и гипноз. Бесполезно, ничего кроме Гульчатай, и еще каких-то трудно произносимых русских имен, Афоня так и не назвал. Из всех документов, только таможенная декларация, благодаря которой Карло совершенно на легальных условиях мог пребывать в Индии. В общем-то и этого немало, решил иезуит: «Буду рядом, даже если прогонять начнут. Буду канючить, что мне некуда деться в чужой стране без паспорта. Надавлю на жалость, а у русских, как показывает история, сердца добрые. Так что Афоня сам меня к Древу желаний и приведет. А уж там посмотрим, кто ловчее окажется и кто первым свое желание волшебному дереву назначит».

«Вот гады, эти русские, — думал про себя итальянец Карло Сфорци, ощупывая вспухающую на лбу шишку от копыта жеребца. — Без карты прутся за три моря. Или, наоборот, хитрованы мощные, маршрут в голове держат. Очень непростой народ, пожалуй, хуже венецианских мавров».