Афонские рассказы

Но тут моё спокойствие было нарушено – пришёл русский сиромаха Евгений, который с порога нагло заявил мне:

– Лала, ты должен уйти!

– Никуда я не пойду! – ответил я по-русски, который тоже неплохо знаю.

Евгений тем временем поставил свой грязный рюкзак на единственную койку.

– Ну, во‑первых, Святая гора только для подвижников, таких, как я, а не для праздношатающихся бродяг, как ты, поэтому как послушник Матери Божьей я имею первенство в своих правах на этот вагончик.

Я возмутился:

– Ну, во‑первых, Евгений, вагончик садоводов – ничейный, и я, между прочим, занял его первым, и по всем сиромашечьим правилам я могу остаться здесь на ночлег.

– Если ты был бы сиромаха, Лала, тогда бы ты мог предъявлять претензии на вагон. Ну а раз ты просто проходимец, я считаю – наш конфликт исчерпан.

Евгений сел на койку и стал снимать сапоги и портянки, распространяя вокруг соответствующие запахи. Я разозлился: что этот русский о себе возомнил?

– Это почему же – проходимец? А ты не проходимец?

– Я?! – Евгений вскочил и встал в угрожающую позу. – Лучше бы ты этого не говорил! Ты даже не православный! Давай-ка, иди отсюда, это моё законное место, я устал и хочу спать.

– Что значит – не православный? Это я не православный? Да это как раз я – настоящий подвижник. У меня нет своего дома, потому что мне пришлось его продать, чтобы не умереть с голоду, когда в Болгарии была нищета. Я бездомный, но не опускаюсь, слежу за собой… Наконец, не пью раки, как некоторые. – Я заметил, как при этих словах Евгений покраснел. – Работаю, пока греки меня терпят, к тому же не запускаю своё здоровье – занимаюсь спортом, да и духовно развиваюсь.

– Ах, духовно развиваешься? – Евгений снова сел на койку и радостно потёр руки. – Давай тогда заключим с тобой договор: если ответишь на самый простой с точки зрения веры вопрос, я уступлю тебе место, если – нет, тебе придётся уйти. Ну что, согласен? По-моему, честно. Если ты православный, как утверждаешь, то легко ответишь на него.

Я растерянно посмотрел на хитрую физиономию сиромахи…

– Послушай, я православный, но не знаток православия.

– Не знаток? – Евгений, уперев руки в бока и обдавая запахом узо, надвинулся на меня. – А кто говорил, что образованный, что знает четыре языка?

– Пять!

– Тем более! Чего ты боишься?

– Одно дело – знать языки, математику там, биологию, но я же мирской человек, а не монах, который только об этом и думает. Я не могу знать всё!

– Хорошо! – Евгений стал в нетерпении ходить из утла в угол. – Как ты меня достал, Лала! Я задам тебе вопрос, ответ на который знают все без исключения на Святой горе – каждый монах и даже каждый новоначальный послушник, не говоря уж о сиромахах. Ну что, Лала? Пойдёшь на такое условие?

– Говоришь, все знают? Ну тогда я согласен. Только и у меня есть небольшое условие.

– Молодец, Лала. Какое?

Между тем русский уже поставил на мой газаки воду для чая.

– Если я выиграю или, проиграв, найду ещё хотя бы одного человека, который не знает ответа на твой вопрос, ты всегда будешь уступать мне в подобных ситуациях.

Евгений улыбнулся и протянул мне руку.

– Конечно, Лала! А теперь назови-ка мне имена четырёх евангелистов и можешь оставаться здесь на ночлег. А я уйду, клянусь Богом. Давай, богослов, я жду.

– Четырёх евангелистов? – Я покраснел, на лбу от волнения выступила испарина. – М-м-м… Л… Лука?

– Браво! – Евгений хлопнул в ладоши.

…Минут через десять, по прошествии которых я так и не смог вспомнить больше ни одного имени, Евгений стал выпроваживать меня из вагончика.

Что мне было делать! Не драться же с ним. Евгений не был сильней меня, но в дерзости, несомненно, превосходил. Да и сам я, честно сказать, трусоват, к тому же я проиграл в споре. Перед уходом я спросил торжествующего победителя:

– Ну что, как договорились? Если я найду хотя бы одного монаха на Святой горе, который не знает имена четырёх евангелистов, могу я быть уверен, что у меня будет преимущественное право ночевать в этом вагончике?

– Конечно!

Евгений не без злорадства пожелал мне помощи Божьей в моих делах, которые на данный момент, несомненно, были плохи, и громко захлопнул за мной дверь.

На гору уже спустилась ночь, было довольно холодно. Конечно, произошедшее со мной не так уж и страшно. Уже бывало, что я ночевал на голой земле, и сегодня меня беспокоило не это. А вдруг я и в самом деле настолько чужой здесь, на Святой горе? Ведь действительно, в вопросах веры я не знаю и самого элементарного. Погружённый в такие скорбные раздумья, я вышел на главную дорогу, ведущую вверх, к Карьесу. Было темно, но для таких случаев у меня припасён хороший фонарик – без фонарика сиромахам на горе никак нельзя.