Афонский патерик или Жизнеописания святых на Святой Афонской Горе просиявших

Достигнув Ватопеда, державный инок был принят в нем с честью. Игумен и братия после благодарной молитвы приветствовали старца в соборной церкви, а потом в отчие объятия призвали и сына. Какими словами описать радость давно желанного свидания? Не было тут звуков речи или слов, были только слезы; и если бы старца не поддерживали — он упал бы на землю: слезы его лились на вожделенную главу юного сына, склонившуюся к его сердцу, — и каких благодарений не воссылал к Богу богобоязненный юноша из глубины обрадованного сердца, видя, что отец его исполнил заповедь Божию! Оба они, Господа ради отказавшись от всего, сделались на земле странниками. Отдохнув от пути, преподобный Симеон принес в дар обители драгоценные сосуды и завесы, привел избранных коней и лошаков для работы и наделил серебром всю братию от первого до последнего, начиная с игумена. Из дворян, провожавших бывшего своего владыку, иные остались с ним в обители, хотя и вопреки его желанию: «У тебя прославились мы в земном воинстве, — говорили они, — теперь с тобою вместе будем воинствовать Царю Небесному, и ничто не разлучит нас от любви твоей». Все они впоследствии на удивление Святой Горе сделались опытными иноками.

Скоро по Горе Афонской пронеслась молва о пришествии сербского владыки. Все удивлялись смирению его и прославили Бога. Игумены из своих обителей и преподобные из глубины пустынь вместе с отцом своим протом, памятуя благодеяния его сына, пришли поклониться державному иноку: старец всех наделял нескудной милостыней и у всех просил себе молитв и благословения — так что наконец непрестанные посещения Ватопедской обители сделались уже в тягость. Князья-иноки сербские, чтобы устранить это неудобство, дали еще довольно золота и требовали, чтобы всем приходящим странным всякий день была пища, хлеб и вино. Потом пожелал и Симеон обойти Святую Гору, чтобы поклониться всем ее обителям. Испросив благословение у игумена, он взял с собой Савву, как жезл своей старости. Юноша, по обычаю, хотел идти с ним босыми ногами, но нежный отец не мог того вынести, хотя доблестный юноша со слезами просил его об этом, как о милости, пока будет в силах. «Помилуй, чадо мое, — говорит ему отец, — уязвляющими ноги твои камнями ты будешь терзать мое сердце!» Савва, не желая оскорбить родителя упорством, впервые после многих лет обулся и сел на коня: так прибыли они сперва на Средину Святой Горы [29], где обитал прот, старейший над всеми монастырями, в обитель Богоматери на Карее. Бывший владыка сербский наделил прота и всю братию великолепными дарами; имена его и сына вписаны для поминовения между именами царских ктиторов Святой Горы. Из Кареи спустились они в обитель Иверскую, а дорогой посетили и другие монастыри, везде записывая имена свои, — и так достигли святой лавры, но старец, ослабевший ногами, не мог взойти на вершину Святой Горы Афонской и только у подножия ее, издали, с верою поклонился ей. В лавре помолился он над гробом святого Афанасия, основателя афонского общежития, и щедрее, чем в иных монастырях, одарил игумена и братию. Из соседних и дальних скитов стеклось много преподобных пустынников для духовного собеседования с державными сербскими иноками. Наконец, возвратившись в Ватопед, отец и сын поселились вместе, в устроенных заблаговременно кельях.

Единомысленные во всем, они разделили между собою труды и молитвы: сын подвигам учил отца, но старец, как старец, не мог следовать по стопам его, и потому юноша старческую немощь восполнял избытком своих сил — постился и трудился и за себя, и за отца. Чуден был этот старец: как некогда, живя в мире, он без труда, хотя и без обиды, своими щедротами осыпал нищих и тем как бы делал беднее свое царство, так и в иноческих подвигах казался лихоимцем — не имея сил исполнить все сам, он, лежа, собирал плоды сыновние, собирал с сокрушением сердца и со смирением души, проливая от сердечного умиления много слез. Юноша трудился, а старец соболезновал, мысленно творя столько же поклонов, сколько и тот, и состраждущей ему душой при всенощном его распинании как бы поддерживал простиравшиеся долу члены своего сына. Усугублял ли юноша пост за себя и за старца — усугублял и старец слезы и воздыхания за себя и за юношу, ибо плакал о юности сына, истомляемой подвигами, плакал и о своем ожесточении, и о своем бессилии для подвигов, и о том, что не мог страдать вместе с сыном. Унылый и дряхлый, с трясущейся от ветхости головою, он укорял себя и сидел, а юноша старчески утешал отца: «Не унывай, батюшка! Мое стояние, мой пост и поклоны пусть будут и твоими; я приемлю твои труды на себя, ибо ты послушал меня, и от меня взыщет Господь душу твою».