Читаем Афонский старец Хаджи-Георгий. 1809-1886 полностью

После таких сверхъестественных подвигов, которыми подвизался старец Хаджи–Георгий, такого терпения и мужества при перенесении самых страшных страданий, такого смиренного о себе помышления, когда он видел себя великим грешником, которому для очищения души необходимы болезни, хотя сам был освящён от утробы матери, понятно, что ему обильно Богом была дарована Благодать, и он до конца своих дней уже никогда не болел.

Отец Георгий весьма сокрушался, если видел, что человек с первых шагов в монашеской жизни, едва начав борьбу за спасение своей души, падает духом, сдаётся, не терпя суровости подвигов, поддаётся искушению, оставляет монашество и уходит с Афона, не сознавая всей серьёзности данных Богу обетов. Он говорил, что мы должны со смиренномудрием и терпением принимать любое испытание и скорбь, которые нам посылает Бог, ради совершенного очищения нашей души от грехов ведомых и неведомых.

Если человек был охвачен унынием, то старец его утешал и предлагал слово духовного назидания. А тем, кто не желал нести креста монашеской жизни и намеревался оставить Святую Гору, он рассказывал следующий случай.

«Один афонский монах, имевший дар прозорливости, видел целые полчища демонов, одно отвратительнее другого. Однако одно было самое отвратительное, отвратительнее всех остальных, настолько мерзкое, что один взгляд на бесов, его составлявших, вызывал отвращение. Подвижник смотрел на них и думал, отчего они столь мерзки.


Старец Хаджи–Георгий, великий и знаменитый подвижник Афонский


— Что ты, монах, на нас так удивлённо смотришь? — спросил его с сатанинским сарказмом один из бесов. Все, на кого ты смотришь, это те, что искушают монахов и любым способом стараются им помешать в деле спасения души, вызывая уныние воспоминаниями о родине, о родственниках, внушая мысли оставить Афон и вернуться в мир. Сам я таскаю на своих плечах на корабль тех, кто снимает с себя рясу и отправляется в мир, оттого у меня такие плечи и шея. Сажусь вместе с ними на корабль и еду в мир.

Старец перекрестился, и видение исчезло».

Хаджи–Георгий наставлял людей с рассуждением, соответственно мере каждого, утешал и помогал своими сердечными молитвами. От святой жизни лицо его светилось, и он Божественной Благодатью утешал страждущие души. Слава о святом старце распространилась повсюду, и отовсюду к нему стремились люди, чтобы получить духовную пользу.

С утра до вечера он собирал у себя боль страждущих людей и согревал их сердца духовной любовью, словно весеннее солнце. «Хороший день виден с утра».

Он отроком покинул родину, оставил своих родителей ради любви Христовой. Отказался от родительской любви и стяжал любовь Божественную. Весь мир, все люди, стали ему братьями и сёстрами, членами великой семьи Адама, Бога!


Печь кельи святых Димитрия и Мины


Он не строил планов, поэтому Бог исполнил на нём план своего домостроительства — Хаджи-Георгий стал духовным отцом. Он познал высоту и величие ангельского образа, а потому не искал никаких земных чинов. Многие хотели быть у него в послушании, особенно молодёжь, юноши, которых не принимали в афонские монастыри. А Хаджи–Георгий принимал тех, кому уже было пятнадцать лет, заботился и оберегал, как нежный отец и добрая мать. Молодым послушникам хотелось выглядеть взрослее, и старец рисовал им сажей бороду и усы. Они утешались и радовались. В братстве Хаджи–Георгия было много молодых, но от этого строгость устава не страдала — наоборот, юные подвигами превосходили старших. Сначала в братстве было тридцать человек. В келье святых Димитрия и Мины стало пятьдесят. Всегда в братстве шесть–семь человек было молодых, из монастырей или других братств. Они жили вместе с сим старцем, пока у них не вырастала настоящая борода и не укреплялись духовные крылья.

Духовная теплота и благодать, исходившие от Хаджи–Георгия, согревали отцов, и потому им не требовалось калорийной пищи. Едой в братстве были орехи и мёд. Скоромное не разрешалось, ели без масла. На Пасху вместо яиц варили картошку и красили в красный цвет.

Во все святые дни Пасхи отцы братства Хаджи-Георгия утешались духовной радостью, а не вкусной едой. Благодать Божия укрепляла их и духовно и телесно; здоровье у всех было прекрасное.

Если, бывало, кто–нибудь из братий простужался, то старец топил печь. Когда она остывала, он сам сначала пробовал её рукой, потом заболевший брат влезал внутрь и вылезал здоровым. В других случаях больного клали перед аналоем в храме и всю ночь молились. Просили Божию Матерь о выздоровлении. Потом на литургии причащали. Так бывало обычно. Но если больной был уже старцем и страдал от предсмертной болезни, то такого Христос призывал к Себе для отдохновения от трудов.

Велико было дерзновение к Богу святого старца и отцов его братства. Все они были как ангелы. Многие, конечно, и до того проводили жизнь равноангельную, а тут сверхчеловеческими подвигами уподобились бесплотным, можно сказать, воспарили до Небес. Ум их непрестанно беседовал с Богом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное