Ривароль нравится мне гораздо больше своими эпиграммами, нежели своими убеждениями.
Мораль — искусство гадательное, как наука о цветах; но она является характеристикой высшего разума.
Даже самые величественные вещи могут быть извращены и представлены в самом дурацком виде. Если бы Скаррона подрядили переводить «Энеиду», получился бы бурлеск по мотивам Вергилия.
Политическая свобода, если разобраться, это басня, выдуманная правителями, чтобы усыпить бдительность управляемых.
Чтобы люди могли быть по-настоящему свободными, управляемые должны быть
Сенат, который я назвал
В литературе невозможно сказать ничего нового; но в геометрии, физике и географии все еще может быть какой-то прогресс, если он будет продвигаться хотя бы по шагу в столетие.
Социальная система, треща по швам, страшится своего надвигающегося падения.
Победа всегда достойна награды, будь она достигнута личным везением или приложенными усилиями.
Моя система образования была единой для всех французов; не законы созданы для людей, но люди — для законов.
Меня сравнивали со многими выдающимися людьми древности и современности; на самом деле я несхож ни с одним из них.
Ни одну музыку я не слушал с таким удовольствием, как татарский марш Мегюля.
Мой план высадки в Англии был серьезен. Ничто, кроме событий на континенте, не остановило бы меня.
Говорят, мое падение гарантировало спокойствие в Европе; и забывают, что она обязана именно мне за покой.
Английское министерство покрыло себя позором за нападки на мою персону.
Когда в письме принцу-регенту я просил его о гостеприимстве, он упустил прекрасную возможность снискать себе славу.
Все в нашей жизни подчинено расчетам; мы должны поддерживать баланс между добром и злом.
Легче придумывать законы, чем воплощать их в жизнь.
Законная сила правительства состоит в единстве интересов; в них не может быть расхождений без того, чтобы не нанести себе же смертельный удар.
Союзники доказали, что они хотели добраться не до меня, а до моих достижений и славы Франции; вот почему они наложили на нее контрибуцию в семьсот миллионов.
Конгресс — это басня, совместно слагаемая дипломатами. Это перо Макиавелли, объединенное с мечом Магомета.
Мне обидно за честь Моро, погибшего в рядах врага. Если бы он пал в своей стране, я бы завидовал его судьбе. Меня упрекали за его изгнание; молва ошиблась: нас было двое, а нужен был лишь один.
Я дал французам свод законов, который проживет дольше, чем все памятники моего могущества.
Считается, что молодому человеку лучше изучать военное дело по книгам; это верный путь воспитания плохих генералов.
Храбрые, но неопытные солдаты лучше всего приспособлены к тому, чтобы бить врага. Кроме того, дайте им стаканчик о-де-ви{3}, прежде чем поведете их в бой, и можете быть уверены в успехе.
Хочешь сделать хорошо — сделай это сам; таков опыт последних лет моего правления.
Итальянская армия пребывала в унынии, когда Директория дала мне командование ею; у нее не было ни хлеба, ни одежды; я показал ей равнины Милана, я распорядился выступить в поход — и Италия была завоевана.
После побед в Италии, будучи не в состоянии вернуть Франции ее королевское величие, я принес ей блеск завоеваний и язык подлинного государя.
Пруссия, могущественная на географической карте, политически и морально является самой слабой из четырех монархий-законодательниц Европы.
Испания завершила свою партию: у нее не осталось ничего, кроме инквизиции и прогнивших кораблей.
Ни одной нации не нравится английское ярмо. Люди всегда нетерпимо относятся к игу этих островитян.
Когда я предложил экспедицию в Египет, я не намеревался лишать трона великого султана. По пути я мимоходом в течение двадцати четырех часов положил конец правлению мальтийских рыцарей, хотя до этого они успешно сопротивлялись объединенным силам Оттоманской империи.
Никогда не видел я такого энтузиазма среди людей, как при моей высадке в Фрежюсе. Все они твердили мне, что сама судьба привела меня во Францию, и в конце концов я и сам в это поверил.
Если бы я хотел быть только вождем революции, моя роль вскоре бы исчерпала себя.