Афоризмы. Русские писатели. Золотой век

Сильно развитая личность, вполне уверенная в своем праве быть личностью, уже не имеющая за себя никакого страха, ничего не может и сделать другого из своей личности, то есть никакого более употребления, как отдать ее всю всем, чтоб и другие все были точно такими же самоправными и счастливыми личностями. Это закон природы; к этому тянет нормального человека. Но тут есть один волосок, один самый тоненький волосок, но который если попадется под машину, то все разом треснет и разрушится. Именно: беда иметь при этом случае хоть какой-нибудь самый малейший расчет в пользу собственной выгоды. (Ф. М. Достоевский)

А надевши фрак, трудно переменить его на кафтан. (А. Н. Островский)

Я читаю, а сам не верю тому, что написано: какие бы мне документы ни приводили, я не верю; хоть будь там написано, что дважды два – четыре, я не верю, потому что я тверд умом. (А. Н. Островский)

Черта нарочно пишут пострашнее, чтоб его боялись. А если черту нужно соблазнить кого-нибудь, так ему вовсе не расчет являться в таком безобразном виде, чтоб его сразу узнали. (А. Н. Островский)

…Позвольте для вас какую-нибудь подлость сделать. (А. Н. Островский)

Свои-то мы свои, да вот что, друг:

Уж очень это дело-то велико,

А у тебя язык некстати долог.

А, веришь ли, так душу и мутит,

Когда святое дело осрамляют

Речами праздными. Зело противно!

Как если пес какой нечистым рылом

Нанюхает на трапезе хлеб-соль.

(А. Н. Островский)

Все люди в праздник пьют, а мы не так:

У нас когда вино, тогда и праздник.

(А. Н. Островский)

…Для него разницы между честным и бесчестным поступком не существует, пока его не побили. (А. Н. Островский)

Все тайны – наголо! Все души – нараспашку!

Так люди не были правдивы никогда.

Но можно маску снять; зачем снимать рубашку?

Пусть лицемерья нет; зачем же нет стыда?

(А. М. Жемчужников)

Вот только где теперь встречаются примеры,

Как и в бесстыдности блюдется чувство меры.

(А. М. Жемчужников)

Из мрамора резцом ваяют Аполлона,

Но разве вылепишь его из нечистот?

(А. М. Жемчужников)

Поэтому, если мы встречаем человека, который, говоря о жизни, драпируется в мантию научных, умственных и общественных интересов и уверяет, что никогда не бывает так счастлив и не живет такою полною жизнью, как исследуя вопрос о пришествии варягов или о месте погребения князя Пожарского, то можно сказать наверное, что этот человек или преднамеренно, или бессознательно скрывает свои настоящие чувства. (М. Е. Салтыков-Щедрин)

…Какая-нибудь тайна тут есть. «Не белы снеги» запоют – слушать без слез не можем, а обдирать народ – это вольным духом, сейчас! (М. Е. Салтыков-Щедрин)

А в сущности, что такое Петербург? – тот же сын Москвы, с тою только особенностью, что имеет форму окна в Европу, вырезанного цензурными ножницами. (М. Е. Салтыков-Щедрин)

Все высокие чувства соединены с какой-то неопределенной грустью. (Л. Н. Толстой)

Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии. (Л. Н. Толстой)

У нас любой Хома становится пророком;

Паясничаем мы со святостью моленья,

Но молимся зато вприсядку или скоком…

(К. К. Случевский)

Ах, красота – это страшная сила!

(С. Я. Надсон)

…Сколько подвигов мысли, и мук, и трудов, —

И итог этих трудных, рабочих веков —

Пир животного, сытого чувства!

(С. Я. Надсон)

И СТАРЫМ БРЕДИТ НОВИЗНА

В человеческой натуре есть две противные склонности: одна влечет сердце наше всегда к новым предметам, а другая привязывает нас к старым; одну называют непостоянством, любовию к новостям, а другую привычкою. Мы скучаем единообразием и желаем перемен; однако ж, расставаясь с тем, к чему душа наша привыкла, чувствуем горечь и сожаление. Счастлив тот, в ком сии две наклонности равносильны! но в ком одна другую перевесит, тот будет или вечным бродягою, ветреным, беспокойным, мелким в духе; или холодным, ленивым, нечувствительным.

(Н. М. Карамзин)

Жизнь наша делится на две эпохи: первую проводим в будущем, а вторую в прошедшем. До некоторых лет, в гордости надежд своих, человек смотрит вперед, с мыслию: «Там, там ожидает меня судьба, достойная моего сердца!» Потери мало огорчают его; будущее кажется ему несметною казною, приготовленною для его удовольствий. Но когда горячка юности пройдет, когда сто раз оскорбленное самолюбие поневоле научится смирению; когда, сто раз обманутые надеждою, наконец перестаем ей верить; тогда, с досадою оставляя будущее, обращаем глаза на прошедшее, и хотим некоторыми приятными воспоминаниями заменить потерянное счастие лестных ожиданий, говоря себе в утешение: и мы, и мы были в Аркадии! Тогда, тогда единственно научаемся дорожить и настоящим… (Н. М. Карамзин)