Вот все, относящееся к оскорблению. Но есть, однако, нечто еще похуже оскорбления, нечто столь страшное, что я за одно лишь упоминание об этом в связи с кодексом рыцарской чести, прошу извинения у «людей чести», зная, что при одной только мысли об этом у них забегают мурашки по коже и волосы станут дыбом, это — величайшее зло — summum malum, хуже смерти и вечного проклятия. Может случиться — horribile dictu — один даст другому оплеуху, ударит его. Это ужасное событие влечет за собою окончательную потерю чести, и если другие оскорбления смываются кровопусканием, то эта обида может быть начисто смыта только убийством.
3) К чести не имеет никакого отношения то, каков данный человек сам по себе, может ли измениться его нравственный облик и тому подобные «праздные» вопросы. Раз она задета, или на время утеряна, то, если поспешить, ее можно скоро и вполне восстановить одним только способом — дуэлью. Но если оскорбитель не принадлежит к сословию, исповедующему кодекс рыцарской чести или преступил однажды против нее, то при оскорблении словом, а тем паче действием, приходится прибегать к серьезной операции: убить его тут же на месте, если есть при себе оружие, или не позже, чем через час — и честь спасена. Однако, если желательно избежать этого шага из боязни связанных с ним неприятностей или если неизвестно, подчинится ли оскорбитель законам рыцарской чести или нет, то остается еще один паллиатив. Если он был груб, надо поступить с ним еще грубее, если при этом ругани недостаточно, можно избить его, для спасения чести в таких случаях существует ряд рецептов: пощечина исцеляется ударом палки, эти последние — плетью, для лечения ударов плети иные рекомендуют, как отличное, испытанное средство — плевок в лицо. Если же пропустить момент для всех этих средств, то остается только прибегнуть к кровопусканию. Такой метод лечения вытекает в сущности из следующего положения.
4) Насколько постыдно быть обруганным, настолько почетно быть оскорбителем. Хотя бы на стороне противника были истина, право, разум и логика, но обругай я его — и всего этого он лишается, право и честь оказываются на моей стороне, его же честь утрачена, пока он не восстановит ее, притом не правом, не доказательствами, а выстрелом или ударом. Поэтому грубость является фактором, заменяющим, перевешивающим в вопросах чести все остальные, прав тот, кто грубее. Какую бы глупость, мерзость, какую бы гадость ни учинил человек, все это стирается, легитимируется грубостью. Если кто-либо в споре или беседе выкажет более правильное понимание вопроса, большую правдивость, больший ум и сделает более верный вывод, чем мы, или вообще обнаружит внутренние достоинства, отсутствующие у нас, то стоит нам его оскорбить, нагрубить ему, и все преимущества пропали, наше собственное убожество забыто и наше превосходство над ним считается доказанным. Грубость — это наисильнейший аргумент, против которого не устоит никакой ум, разве что противник избирает тот же метод и вступает с ним в благородный поединок на этом оружии. Если он этого не сделает, мы победили, честь на нашей стороне, истина, ум, знание, остроумие — устранены и уступают дорогу грубости. Поэтому «люди чести», как только кто-либо выскажет мнение, расходящееся с их собственным, или обнаружит больше ума, чем имеется у них, сейчас же принимают боевую позицию, если в каком-либо споре у них не хватает аргумента, они принимаются за грубости, которые сослужат ту же службу и к тому же легче могут быть придуманы, в результате они уходят победителями. Отсюда видно, насколько справедливо, что этот принцип чести облагораживает общество.
Положение это выводится из следующего основного принципа, составляющего ядро, центр всего кодекса.
5) Верховное судилище, к которому в последнюю очередь следует обращаться со всеми недоразумениями в вопросах чести — это физическая сила, животность. Всякая грубость есть в сущности апелляция к животности, уклоняясь от борьбы разума и нравственного права, она признает только борьбу физической силы, борьба эта ведется человеческой породой (которую Франклин называл «породой изготовляющей орудия») специально для этой цели изготовленным оружием, в форме дуэли, и на такое решение спора уже нет апелляции. Этот принцип может быть характеризован термином «кулачное право», поэтому рыцарская честь должна бы называться «кулачной честью» — Faustehre.