Африка. Год в Ботсване

«Вести ангельской внемли» звучит совершенно по-другому на жаре, а здесь под Рождество обычно бывает около ста градусов по Фаренгейту. И все же дети, под руководством миссис Сичилонго, величественно восседавшей за своим любимым роялем, были неимоверно счастливы повторять этот и десяток других гимнов по десять раз на дню. Порой я слышал, как ребятишки напевают их и по дороге домой. За исключением одного довольно неприятного инцидента, приготовления к празднику проходили гладко.

Репетициям гимнов отводилось время после утренней перемены, и поскольку сомневаться в способностях миссис Сичилонго в одиночку контролировать целую школу — всего-то семьдесят детей — не приходилось, я обычно оставался в нашей маленькой учительской, потягивая кофе и обмениваясь опытом и занимательными историями с Кибонье и миссис Кранц. И вот однажды утром, наслаждаясь исходящими из актового зала мелодичными звуками, я гулял по тенистой аллее. Пастыри пасли стада свои без всяких нареканий, как вдруг миссис Сичилонго столкнулась с технической проблемой. Она внезапно обнаружила, что часть нот на верхах клавиатуры — или же это были низы — как будто больше не звучит как следует. Вместо резонирующего чистого благозвучия клавиши теперь издавали какое-то «пронк».

— Сидите, все сидите, — миссис Сичилонго махнула пухленькими пальцами на поднявшуюся волну добровольных помощников. — Ну-ка посмотрим, что там стряслось.

Учительница открыла крышку рояля и всмотрелась. А потом закричала. И еще раз. Причем очень громко. Все в ужасе наблюдали, как из глубин рояля извиваясь, поднялась голова, а затем и раскрылся капюшон мозамбикской плюющейся кобры. А называется эта змея так потому, что имеет пагубную привычку плеваться — плеваться ядом в глаза первому встречному. Слюна кобры, если попадет в глаза, мгновенно ослепляет и оставляет жертву беззащитной перед ее нападением и смертельным укусом.

Я моментально продумал план эвакуации, однако затем решил просто присоединиться к массовому паническому бегству. В это трудно поверить, но семьдесят детей, одна крупная учительница музыки и один довольно тощий директор школы умудрились проскочить через маленькую дверь практически одновременно.

— Займитесь ей, мистер Манго, прогоните скорее змею! — кричала уже в истерике миссис Сичилонго.

— Я? Но почему я? Я ничего не знаю о змеях!

— Вы обязаны! Вы директор!

— Послушайте, мне кажется, в моем контракте вы не найдете пункта, где говорилось бы о… Вообще-то я не подписывал контракт, но…

— Габамукуни! — Миссис Сичилонго бросилась на шею изумленному садовнику, который как раз появился из-за угла, желая выяснить, из-за чего поднялась такая суматоха.

— Послушай-ка, Габамукуни, как директор я хотел бы знать, могу ли я попросить тебя об одолжении. Там у нас маленькая, вернее, не очень большая…

Когда я наконец объяснил, он улыбнулся:

— Нужны всего лишь палка и стекло, и пусть все отойдут подальше.

Я лихорадочно отодрал все еще мягкую замазку от оконной рамы, стекло которой пришлось сменить после более чем неточного удара Ху. Габамукуни нашел расщепленную палку и зашел внутрь, а мы все сгрудились у окна и стали смотреть. Прикрывая лицо стеклом, садовник посмотрел на змею. Из-за клыков кобры тут же вылетела струя белой жидкости и разбрызгалась по стеклу. С быстротой молнии Габамукуни схватил палкой метровое тело змеи и поднял над роялем. Быстро развернувшись, он двинулся к дверям. Мы все бросились врассыпную. Сначала быстрым шагом, а потом едва ли не бегом он удалился в буш, где взмахнул палкой, швырнув выглядевшую несколько удивленной рептилию высоко в воздух.

— Почему ты не убил ее? — спросил я. Мои коллеги поддержали меня гневными кивками. — Теперь кобра может вернуться когда угодно.

— Так-то оно так, — ответил парень философски. — Но ведь в нашу школу может заползти любая змея, а всех змей убить нельзя, правда?

Направляясь домой в конце дня, я весело улыбался воспоминаниям об утреннем переполохе. Не в последнюю очередь забавной оказалась и моя способность моментально поддаваться жуткой панике. Однако вся моя веселость внезапно улетучилась, когда, едва вывернув из города по направлению к холму, я узрел сверкающий белым и золотым американский катафалк, принадлежавший Фредди-гробовщику. Автомобиль стоял рядом с построенной из дерева и кирпича апостольской церковью и был окружен толпой. Приблизившись, я испытал потрясение: на верхних ступеньках церкви стояли Артур с матерью и младшими братьями и сестрами. Тогда я вспомнил, что мальчик не появлялся в школе уже два или три дня. По выражению его лица я понял почему.