Африканская ферма

Существование — гигантский котел, и старухе Судьбе, помешивающей в нем варево, плевать, что всплывет, что уйдет на дно, она лишь посмеивается, когда лопаются пузыри. И нам плевать, пусть себе кипит, нам-то какая забота? И, однако, мы не можем подавить в себе физические ощущения. Голод мучителен, жажда мучительна, поэтому мы едим и пьем; бездействие невыносимо, поэтому мы трудимся, как рабы на галерах. Без всякого принуждения, по своей доброй воле, мы начинаем возводить большую запруду на красноватой земле, за могилами. В серых предрассветных сумерках, когда овец еще не выгоняли из загонов, — мы уже на ногах. И весь день напролет, не замечая палящего зноя, мы трудимся, предоставив молодых страусов самим себе. Люди удивляются нашему усердию! Им невдомек, что речь идет о нашей жизни. Мы перетаскиваем громадные камни и испытываем удовлетворение, шатаясь под их тяжестью и чувствуя внезапную боль в груди. Даже обед мы съедаем на ходу, таская корзины с землей так быстро, будто нас подгоняет сам дьявол. Слуги-туземцы уже сочинили легенду о том, что по ночам нам помогает ведьма-колдунья с двумя белыми волами. Ибо, говорят они, одному человеку не под силу за несколько дней соорудить этакую насыпь.

По ночам, сидя в своей каморке, возле горящего очага, мы уже не предаемся бесплодным размышлениям. Внутри нас пустота. Мы тянемся за старым учебником арифметики и за несколько часов заучиваем на всю жизнь таблицу умножения, которую некогда штудировали с такими муками. Мы находим неведомое ранее удовольствие в решении арифметических задач, и иногда, отрываясь от постройки запруды, покрываем камни столбцами цифр. Мы копим деньги на латинскую грамматику и учебник алгебры, а купив, — не расстаемся с ними и зачитываемся, как некогда Священным писанием. Мы-то думали, что совершенно неспособны к наукам, что у нас дырявая память. А все дается нам с необыкновенной легкостью. В изумлении мы забываем, что экстаз и молитвы иссушали наш мозг.

Каждый раз, когда вы проливаете слезу, создаете прекрасный образ или трепещете в волнении, — вы истощаете силы своего ума. А сил этих вам отпущено в обрез; когда один канал полон, другой — пуст. И тогда мы обращаемся к природе. Все эти годы мы жили с ней рядом и не видели ее. А теперь смотрим, широко открыв глаза.

Валуны издали представлялись нам лишь коричневыми пятнами на земле. Склоняясь над ними, мы замечаем, что и в них отражается многоцветность, многоликость, тщательная организованность бытия. Вот скопления кристаллов всех цветов радуги, наполовину сплавленных, вот аккуратно чередующиеся слои ровного серого и красного цвета; этот валун покрыт серебристыми прожилками, напоминающими своим рисунком листья и ветки. А плоский камень, на котором мы так часто сидели, молясь и плача, оказывается, хранит отпечатки следов гигантских ископаемых птиц и прекрасного рыбьего скелета. Сколько раз мы пытались мысленно нарисовать себе, как они выглядят, эти допотопные существа, и все это время сидели на них! Мы были до такой степени ослеплены собственными мыслями и чувствами, что не видели окружающего мира.