Африканская ферма

Вальдо исписал всю бумагу, что была на столе, и достал последние несколько листков с каминной полки. Эмм мирно дремала на овчине возле очага. За окном продолжал бушевать ветер, но теперь он налетал редкими порывами, словно утомленный своим недавним неистовством. Вальдо снова склонился над столом. На его щеках пылал румянец нетерпения.

Это было чудесное путешествие, путешествие домой, — торопливо писал он, — Я прошел весь путь пешком. Третьего дня, на закате, я почувствовал сильную жажду и, свернув с дороги, углубился в лощину, надеясь найти среди густо-зеленых куп деревьев какой-нибудь родник. Солнце село, было так тихо и безветренно, что ни один листок не шевелился. Подойдя к пересохшему руслу горной речки, я спрыгнул на ее белое песчаное дно. Казалось, я стою в огромной зале с ровными отвесными стенами. Из расщелины в скалах тонкой струйкой бежала вода. Разбиваясь о гладкую каменную плиту внизу, капли звенели серебряным колокольчиком… Одно из деревьев резко выделялось на фоне белесого неба. Все другие деревья застыли в полной неподвижности, но это трепетало всей кроной. Я стоял на песке, не в силах уйти. Только после того, как стало совсем темно и на небе зажглись звезды, я выбрался из лощины. Может быть, это покажется тебе странным, но я был безмерно счастлив своей близостью к тому, что нам не дано видеть, а дано только чувствовать. Эта последняя ночь выдалась ненастная, ветреная. Я шел по равнине в полной темноте. Мне нравилось идти против ветра, потому что казалось, будто я пробиваюсь к тебе наперекор ярости стихий. Я знал, что не найду тебя здесь, но хотя бы расспрошу о тебе. Ночью, когда я сидел на козлах фургона, — я нередко ощущал прикосновение твоих рук. А в своей каморке я тушил свечу и сидел в темноте, чтобы отчетливее видеть твое лицо. Я представлял тебя то девочкой, которая приходила ко мне, когда я пас овец, и садилась рядом в своем синем передничке, то девушкой. И ты была мне одинаково дорога. Я неудачник и никогда ничего не достигну. Но ты, верю я, добьешься многого, и я буду горд твоими успехами. Такая радость охватывает меня при одном воспоминании о тебе! Ты — это я, у меня нет никого ближе тебя. Вот допишу и пойду взглянуть на дверь твоей комнаты…

Ветер, истощив свою ярость, со стонами кружил вокруг дома и всхлипывал, как усталое дитя.

Эмм проснулась и села к огню. Протирая глаза, она слушала, как ветер с жалобным плачем проносится над крышей и удаляется прочь, вдоль каменных оград.

— Утих, — сказала она и сама вздохнула, как бы выражая свое сочувствие утомленному ветру.

Погруженный в задумчивость, Вальдо ничего не ответил. Немного погодя она поднялась и положила руку ему на плечо.

— Тебе надо написать много писем? — спросила она.

— Нет, — отвечал он, — только одно, Линдал.

Она отвернулась и долго-долго молчала, глядя на огонь. Но ведь горький плод не станет слаще от долгого хранения.

— Вальдо, дорогой, — проговорила она, взяв его за руку, — заканчивать это письмо нет никакого смысла.

Он откинул со лба завитки черных волос и взглянул на нее.

— Никакого смысла, — повторила она.

— Почему? — спросил он.

Эмм прижала ладонью исписанные листки.

— Потому что Линдал умерла.