Здесь она нашла еще несколько презервативов, черную книжку с названием «Словарь-справочник автора» и несколько бумажных лоскутков с неразборчивыми пометками.
Один из этих листков привлек ее внимание.
Лена достала его из ящика и всмотрелась в кривую, торопливо бегущую наискосок запись:
«Ольга Теодоровна Сербина».
Ниже был записан номер телефона.
Лена поразилась такому совпадению.
Тем самым она выделяла себя из толпы, из массы, где тысячами суетятся вульгарные Федоровичи и Федоровны, а она, единственная в своем роде и неповторимая, не имеет к ним никакого отношения.
Правда, фамилия шесть лет назад у нее была другая. Тогда ее звали Ольга Ракитина.
Даже мысленно произнеся
И тут в дверях «лягушатника» появился невысокий полноватый блондин с маленькими, глубоко посаженными глазками.
Лена торопливым инстинктивным движением спрятала в сумочку листок с именем и телефоном, коленом незаметно задвинула ящик стола и повернулась к вошедшему.
Разглядев его, Лена поняла, откуда взялась кличка Утконос, под которой журналист фигурировал в компьютере центра «Вариант»: у него действительно был вытянутый и расширявшийся к концу утиный нос, удивительно оправдывавший прозвище.
– Это вы – Николай Уточкин? – проговорила она как можно более официально.
– И Маслов, и Ложкин – тоже я. А это вы мне звонили? – отозвался тот, скользнув по ней взглядом.
Его взгляд, казалось, оставил на одежде девушки сальные пятна.
– Да, я, – Лена поднялась из-за стола, – я хотела задать вам несколько вопросов, касающихся вашей статьи.
– Да-да, – Николай осклабился, – как же, как же… «справедливость – мое ремесло»… только давайте поговорим в другом месте, а то здесь уж очень шумно!
Лене не казалось, что в «лягушатнике» шумно, но она поняла, что Николай не хочет разговаривать при своих коллегах, и не стала спорить с ним.
Они вышли в коридор и направились к еще одной из бесчисленных лестниц.
– Тут у нас есть кафе, – проговорил журналист, с любопытством разглядывая Лену, – вот там мы и посидим.
Действительно, ниже этажом, несмотря на поздний час, работало небольшое кафе. Николай усадил Лену в самый угол, подошел к буфетчице, бойкой веселой тетке лет пятидесяти, и через минуту принес две чашечки отвратительного кофе и две большие рюмки соответствующего ему коньяка.
Лена с удивлением посмотрела на коньяк и твердо проговорила:
– Я на работе не пью.
– А я пью, – отозвался Николай с сальной улыбкой и одним махом осушил свою рюмку. Затем он придвинулся ближе к Лене и профессионально-задушевным голосом осведомился: – И кто же ты такая, интересно?
– Я же вам сказала – лейтенант Синицына, – ответила девушка без прежней уверенности, – и, пожалуйста, обращайтесь ко мне на «вы».
– Тогда документик покажите, пожалуйста! – насмешливо проговорил журналист. – Или дома забыли документик? Девочка, кого ты хочешь обмануть? Да я старый газетный волк, я людей насквозь вижу! Что я, мента не узнаю? Мент, он и в юбке мент!
Лена на мгновение смешалась.
Николай повернулся к буфетчице и крикнул:
– Лерочка, сделай мне еще пятьдесят грамм!
Воспользовавшись этим мгновением, Лена выплеснула свой коньяк в стоявший рядом с ней аквариум.
Николай снова повернулся к ней, увидел пустую рюмку, и в его взгляде мелькнуло уважение.
– И даме тоже сделай! – крикнул он через плечо. – Ну, так кто же ты такая, лапочка? – снова спросил он, понизив голос. – Колись по-быстрому! Дочка этого профессора?
– Как… как вы… как вы догадались? – Лена очень натурально изобразила удивление.
– Котик, – Николай улыбнулся снисходительно, – поживешь с мое… я ведь – газетчик, а это значит – и психолог, и детектив, и писатель, и все – в одном, так сказать, флаконе…
«Ну, распустил хвост! – подумала Лена. – Так, глядишь, и что-нибудь полезное выболтает».
Вслух она сказала:
– Значит, у вас не только три имени, но и профессии тоже три?
– Гораздо больше, солнышко, гораздо больше! – промурлыкал Николай, положив ладонь ей на руку.
Лена осторожно высвободила руку из липких пальцев журналиста.
В это время, призывно виляя бедрами, к их столику подошла барменша и поставила на столешницу две полные рюмки.
– Спасибо, Лерочка! – Николай всем корпусом повернулся к тетке и увесисто шлепнул ее пониже спины. – Спасибо, цветок душистых прерий! Одна ты понимаешь ранимую душу журналиста!