Африканская страсть

Когда женщины вошли в двери «Златовласки», по противоположной стороне улицы проезжала темно-синяя «Мазда». Мужчина, сидевший за рулем, очень светловолосый и до того худой, что светлый льняной костюм висел на нем как на вешалке, бросил взгляд на полноватую блондинку, задержавшуюся перед дверью парикмахерской, и невольно вздрогнул.

«Не может быть, – подумал он, – что это со мной? Конечно, это не она… да вовсе и не похожа… с чего я взял, что это она? Совсем другая фигура, и цвет волос тоже… Разве что жест, которым эта блондинка поправила волосы, немного напоминает… нет, конечно, это не она!»

Он поехал дальше, огорченный и озабоченный.

Ему казалось, что все давно забыто, что раны зарубцевались и можно начать жизнь сначала, с чистого листа, оставив в прошлом обиду и разочарование, и вот из-за случайного сходства, из-за одного жеста в нем снова поднялась старая боль…

Прошло уже шесть лет, а он все не может успокоиться, все ищет разгадку – почему она уехала, ничего не объяснив, почему сбежала от него тем летом, как от зачумленного… ведь то, что произошло между ними, не было коротким летним романом, не было и дешевой интрижкой, они оба понимали это, почему же она исчезла, не сказав ему ни слова?

Прошло шесть лет, а он все ищет в своих случайных подругах ее черты, ее привычки и называет их, забываясь, ее именем…

Руки так дрожали, что мужчина припарковал машину у тротуара и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза.

От этого стало только хуже: перед его внутренним взором предстала старая комаровская дача, давно не крашенная веранда, посеревшая от дождя, цветные стекла, бросающие на стол и на стены яркие пятна…

«Чай надо пить обязательно из старинного фарфора, – говорила бабушка Матильда Васильевна, осторожно передавая ему чашку, – тогда у него совсем другой вкус!»

На клумбе перед домом пышно цвели тигровые лилии, и жизнь казалась тем летом прекрасной и бесконечной.

Незачем вспоминать об этом, незачем, все кончено, нужно забыть и начать жить заново!

Однако против воли на него нахлынули воспоминания, запретные воспоминания, убранные на самую дальнюю полку.

Шум дождя за окном, негромкий, монотонный, словно рассказывающий тихим голосом какую-то сказку, смутно белеющее в темноте девичье лицо с полузакрытыми глазами… пробегающие по стене пятна мягкого, невнятного света – отсветы огней далекой ночной электрички… стекающее со стула светлое платье, и нежный запах кожи, удивительно доверчивый, детский, яблочный, и бисеринки пота, которые он слизывал с этой кожи…

У него резко заломило виски и забилась в горле какая-то ненужная, неуместная жилка.

Как он мог столько времени обходиться без этого?

Он вспомнил ее взгляд, ее прощальный взгляд.

Почему она смотрела на него с таким презрением, с такой гадливой жалостью?