Африканские игры

Леонард, владевший собственным состоянием, получил деньги примерно тогда же, что и я. Несмотря на предостережение, я время от времени навещал его в столовой, где по вечерам он всегда сидел за бутылкой вина. Удивительно, как быстро этот человек терял контроль над собой: черты его лица с каждым днем становились все более расплывчатыми и печальными. Когда я попытался ему объяснить, как легко избавиться от удручающего положения, в котором он оказался, Леонард чуть-чуть повеселел и тоже занялся приготовлениями к бегству. Но, не зная правил моей игры, он, должно быть, вскоре принял меня за безумца: ведь я требовал, чтобы он не покупал билет на поезд и не запасал заранее продукты. Мы с ним тянули за одну веревку, но — с противоположных концов.

Мне, с моей точки зрения, представлялось, что ему мешает патологическая пугливость. И я, наверное, не ошибался, поскольку всякие мелочи, которые мне казались едва ли заслуживающими внимания, на него оказывали исключительное воздействие. Так, в эти дни он дал мне прочитать письмо своего брата, из которого я понял, что «ужасные» вещи, которые Леонард невольно подслушал, на самом деле были обычным семейным разговором, значимость которого он безмерно преувеличил. Он полагал, что и здесь за каждым нашим разговором, за каждой отлучкой в город следят шпики. Но ни о чем подобном, конечно, и речи быть не могло: это как если бы рыбак, перегородивший сетью залив, следил за передвижениями каждой отдельной рыбы…

Наконец мне удалось договориться с ним, что во второе воскресенье нашего пребывания здесь мы отправимся на прогулку к Тлемсенским воротам и просто не вернемся в казарму. Но к моменту, когда прогулка должна была начаться, его снова охватили сомнения: он, дескать, хочет прежде сделать у парикмахера точно такую прическу, с какой был изображен в объявлении о розыске.

Поскольку отвлечь его от этой мысли не удалось, мне пришлось ждать. Он исчез в лавке цирюльника, где ему подбрили волосы на висках, чтобы получились длинные баки в классическом стиле. Когда он вышел, я сразу понял, что с ним произошла какая-то нехорошая перемена. Леонард без обиняков признался: когда он почувствовал на своей коже лезвие бритвы, его охватил панический ужас; он трясся в ознобе, словно больной, и потребовал стакан вина. Рассчитывая, что выпивка придаст ему храбрости, я проводил его до нашей столовой; но, когда и там он начал жаловаться, что-де не хочет провести Рождество в пустыне, я махнул на него рукой и в ярости поспешил прочь.

Надеясь все же найти себе товарища, я обошел почти опустевшие к этому часу коридоры и залы. Желающих пуститься в бега, конечно, всегда хватало, но я не хотел брать в спутники абы кого. Кроме того, здесь было принято заранее обо всем договориться и совместно разработать план действий; я же искал человека, который последует за мной немедленно. Я бы охотно присоединился к Паулю, который уже обжился здесь и лелеял грандиозные планы. Однако он тратил время на бесконечные обсуждения, для чего собирал возле городского вала своих приятелей по бродячей цирковой труппе, которые мало-помалу здесь отыскивались, — и все это напоминало мне детскую игру в разбойников и жандармов. Они прибегали к громким словам, как будто собирались после побега вести жизнь вооруженных грабителей. Когда позже я прочитал в газетах, что сразу семнадцать беглецов были задержаны на испанской границе, я тотчас догадался, о ком идет речь…

В одном из спальных залов я обнаружил Бенуа; он был один — сидел, поджав ноги, на кровати, покуривая сигарету и углубившись в «Парижские тайны»[33]. Прежде, заходя к нему, я мог перекинуться с ним разве что несколькими словами, ибо он жил вместе со старослужащими, у которых были свои, строгие порядки. Теперь, когда я с порога брякнул: «Послушай, Шарль, я ищу кого-нибудь, кто отправится со мной в Марокко», — он отложил книгу и ответил:

— Что ж, это очень кстати: мне тут опять все наскучило.

21

Бенуа, наверное, в самом деле томился смертельной скукой: ведь хотя он и знал (в отличие от меня) о предстоящих трудностях, но на сей раз проявил не меньшее легкомыслие, чем я. Может, он просто решил не портить мне удовольствие, а самому ему было, по сути, безразлично, как будут развиваться события; а может наоборот, его обрадовала перспектива совместного со мной путешествия.

Он попросил только, чтобы я раздобыл в городе съестные припасы на два дня; обновить этот запас он намеревался в Тлемсене, местечке близ границы. Он снабдил меня двумя мешками для хлеба, которые я спрятал под шинель. Сам же взялся пронести мимо караульных две большие походные фляги, поскольку рассчитывал на свой «пропуск». После наступления темноты я должен был ждать его в арабском трактире позади мечети, где мы собирались подкрепиться перед дорогой блинчиками с медом, которые Бенуа очень расхваливал.