Покрутившись вокруг костра, как припадочный, я плюнул ещё раз в костёр спиртом, вызвав бурю восторга, теперь уже у всех, кроме моих заклятых друзей. Чтобы окончательно добить своих противников, я украдкой швырнул в костёр щёпотку порошкового магния. Блеснул ослепляющий огонь, сопровождаемый моим ужасающим воплем.
Все попадали на землю, ослеплённые моим величием и хитростью. Но не все были согласны с моей победой. Как я указывал выше, некоторые воспринимали эту битву с единственным лозунгом «победа, или смерть», и никак иначе.
Один из унганов, сорвав с пояса полый сосуд, сделанный из тыквы, быстро выпил его содержимое, и стал на глазах перерождаться во что-то непонятное. Его конечности стали выкручиваться под разными углами, как будто утратив кости, превращая его не то в паука, не то в гуттаперчевого мальчика.
Древний рог, скакавший вместе со мной на груди, резко нагрелся, предупреждая меня об опасности. Не раздумывая, я схватил старый кинжал, и, зажав его в руке, бросился на страшного унгана. Удар в грудь не принёс никакого эффекта, кроме жалкой струйки тёмной крови, брызнувшей на меня.
Поняв это, я ударил его в шею. Унган зарычал, захлёбываясь своей кровью, и протянул ко мне руки, иначе как лапами не выглядевшие. Ещё удар почти отделил его голову от шеи, третий удар покончил навсегда с его жизнью. Потерявшее голову тело, продолжало ещё дёргаться на земле, пытаясь встать, и даже сделало несколько шагов на четвереньках, опираясь руками и ногами о землю на манер паука, пока кровь, поддерживавшая в нём жизнь, не вытекла вся на землю.
Только тогда раздались дикие женские и мужские крики со всех сторон, и большинство зрителей, как ветром сдуло, с площадки. Но это был ещё не конец. Увидев, что произошло с предыдущим унганом, другой повторил его подвиг, и выпил из аналогичного сосуда, подготовленную заранее жидкость.
Я не знал, что ожидать от него, и так изрядно ошарашенный происходящим. Мой кинжал угрожающе блестел в свете костра, отражая его скачущее пламя, по лезвию стекали капли тёмной густой крови. Со вторым унганом тоже началась метаморфоза, но не такая заметная, как с первым. Собрав свою слюну во рту, он плюнул в меня. Я еле успел увернуться, и его слюна попала в лицо ни в чём не повинного унгана, который прятался за мной, по причине своей никчёмности.
Попавший впросак, унган дико зарычал, схватившись за лицо, размазывая по нему попавшую слюну, и делая себе только хуже. Слюна, удивительным образом оказалась похожа на кислоту, или на очень сильный токсичный яд кожного действия.
Диким прыжком я подскочил к маске, висевшей на столбе в качестве приза. Сорвав со столба маску, я натянул её себе на лицо, сбросил с головы головной убор из перьев, и повернулся навстречу страшному врагу. Тот, скопив во рту достаточно слюны, снова плюнул в меня. Не уворачиваясь от плевка, я бросился вперёд на него.
Плевок попал в мою маску, и, зашипев, стал разъедать дерево, из которого она была сделана. Скорость, с которой пожирала слюна железное дерево, просто поражала. Но и мне не надо было много времени, чтобы убить второго страшного унгана.
Настигнув его, копящего очередную порцию слюны, я двумя сильными ударами кинжала отхватил его чёрную голову. Тело, постояв долгую секунду, рухнуло на землю, а голова покатилась по ней, так и не успев выпустить из себя яд.
Рядом послышались неразборчивые бормотания, и один из последних оставшихся в живых, унган, бросив в костёр неизвестный порошок, вызвавший белый дым, вознёс руки вверх в ночное небо, начал напевать речитативом слова на неизвестном языке, и судя по смыслу, подсказанному мне интуицией, явно проклиная меня.
Вот, урод! Я только, понимаешь, жить стал, а он … сволочь, решил на корню проклясть все мои начинания, не бывать этому!
В моём мешке засветилась зелёным огнём голова змеи. Вспыхнули диким ярким огнём её глаза, а клыки покрыл яд с резким запахом, и начал стекать вниз, пропитываю кожу мешка. Унган на мгновение сбился ритма, а продолжить я ему не дал. В его горло полетел старый кинжал, и, пробив кадык, заставил его замолчать. Схватившись за клинок, старый унган качался взад вперёд, пытаясь его вырвать.
Время замедлило свой бег, а я рванулся к воину, стоявшему с моим копьём, на краю, освещённого светом костра, круга. Выхватив из его рук копьё, я вернулся к уже вырвавшему из своего горла кинжал, унгану, и наколол его на лезвие, и колол его до тех пор, пока он не застыл, уставившись мёртвыми глазами в предавшеё его звёздное небо.
Оставшихся в живых, двоих здоровых унганов, и одного раненого, я добил своим копьём, не желая рисковать своим здоровьем и будущей властью. Были они настоящими унганами, или только прикидывались, мне было наплевать. Не я откопал томагавк войны, не мне его и закапывать.
С последним живым унганом, закончилось и наше состязание. Победителем единогласно был избран я. Правда, никакой радости мне это победа не принесла, только опустошение, и очередную горечь в душе.