Африканский вояж

Снайпер остановился и долгим внимательным взглядом окинул своих товарищей. Не понравились Бесу его глаза, могильным холодом от них веяло, сырой кладбищенской жутью, не горячим яростным гневом, требующим утоленья местью, а стылой расчетливой ненавистью, той, что успокоится лишь со смертью последнего врага.

— А мне плевать, — тихо с расстановкой произнес Мутный. — Мне плевать, виновны ли они конкретно в этом. Не в этом, так в другом. Они все ублюдки и жить не должны. Если кто идет со мной, буду рад. Если нет, пойду один.

— Подожди, ведь там, на хуторе, женщины, дети, старики, с ними то как?

— Мне плевать, — так же тихо повторил снайпер.

— Но парня-то, этого похоронить надо сначала, — нерешительно начал Хаттабыч.

— Не надо, — встрял танкист. — Не дам Юрку на чужой земле хоронить. С собой заберем, будет нужно, на руках понесу.

— Что ж, как скажите, — пожал плечами, загоняя патрон в патронник Кот. — Ну что, пошли что ли, славяне, натянем глаз на черную жопу? Плохо не во Франции воюем, у этих бабы больно уж страшные, не повеселишься!

— "А деревни поджигать лучше ротой, или целым батальоном!" — фальшиво пропел Панцирь, прищелкивая к автомату пулеметный магазин.

Машину загнали в чахлую тянущуюся вдоль шоссе посадку, замаскировали довольно небрежно, рассчитывая вскоре вернуться. Тело распятого танкиста бережно уложили в кузове. Все сноровисто за несколько минут, не глядя друг на друга и будто куда-то отчаянно спеша, исходя нетерпеливой нервной дрожью. До хутора добрались быстро, минут за пятнадцать размеренного походного шага. Никакого плана никто не разрабатывал, вообще по дороге не разговаривали и не глядели ни друг на друга, ни по сторонам. Шагали сосредоточенно и целеустремленно, как заведенные автоматы. Хутор оказался небольшим, дворов на десять, окруженный лесопосадками, притаившийся в неглубокой ложбине, он мирно дремал, затворившись в теплых домах от промозглой осенней сырости, над печными трубами курился дымок. Не доходя метров пятьдесят до крайнего дома, все также молча, шедший впереди Панцирь потянул из-за спины притороченный ремнями «Шмель».

Цель настолько близка, что он даже не заботится о том, чтобы поднять прицельную планку, просто приседает на одно колено и жмет спуск. Яркий сноп обратного пламени, бьющийся в истерзанные барабанные перепонки грохот и темная, начиненная огнем, капсула влетает прямо в окно дома. Через мгновенье дом будто вспухает изнутри, увеличиваясь в объеме и отплевываясь во все стороны осколками оконных стекол и черепицы, потом так же поспешно складывается, с тихим всхлипом оседает, из исковерканных окон фонтаном плещет пламя. Против обыкновения никто не комментирует удачный выстрел, просто обходят стрелка и движутся дальше к единственной улочке между домами. На крыльцо соседнего с расстрелянным дома выбегает женщина средних лет в глухом черном платье и черном же платке на голове. Секунду стоит замерев, и расширенными от страха глазами смотрит на идущих по улице бойцов. Потом короткая очередь, пущенная Котом от бедра, не целясь, зашвыривает ее обратно в дом, следом в дверной проем летит граната.

Бес потом не мог воспроизвести все детали происшедшего в тот день на хуторе. После выстрела Панциря из огнемета, все перемешалось в памяти, слилось в круговерть отдельных смутных эпизодов. Милосердная психика постаралась, вовремя успела отключить мозг, не дала сойти с ума. Из воспоминаний в основном остались ощущения: жар от горящих домов, опаляющий лицо, обожженные покрывшиеся пузырями губы и веки, мечущиеся в отсветах пожара черные тени, пронзительный женский визг алмазным сверлом буравящий мозг, методичные короткие очереди, звучащие из облаков густого воняющего горелым мясом дыма, не бой — расстрел. Те из жителей, что имели оружие, толком оказать сопротивления не смогли, несколько выстрелов из охотничьих ружей, мелкая дробина, засевшая в ноге у Мутного не в счет. За считанные минуты маленький уютный хутор превратился в пылающее огнем адское пекло.

Они уже уходили, когда на разные голоса на дороге завыли автомобильные моторы и из остановившихся неподалеку грузовиков начали выпрыгивать вооруженные люди. Огрызнувшись пулеметным огнем, группа рванулась назад. Короткий сумасшедший бег по единственной улочке, прикрытые от нестерпимого жара полами курток лица, загорающаяся прямо на теле одежда, и вот они уже выскочили к противоположной окраине. Дальше чернела жирной грязью пашня, а за ней чахлый по-осеннему насквозь просматриваемый с облетевшими кронами лесок.

— К лесу! Быстрее! Ходу! Ходу!

Ноги вязнут в грязной земляной жиже, опаленная кожа на лице и руках пронзительно саднит, стокилограммовые комья жирной глины липнут к ботинкам, каждый шаг нечеловеческое испытание.

— Быстрее! Быстрее!