Афродита размера XXL

   Жизненный опыт подсказывал, что как раз Юрасик должен внимательно и заинтересованно присматриваться к мужикам.

   Мы попрощались с Ксенией Петровной, пожелав ей приятного аппетита, а ее внуку – скорейшей и удачнейшей женитьбы на одной из множества справных девок.

   Проходя мимо двери Юрасика, я прислушалась: из глубины квартиры доносилось два воркующих голоса, тенор и бас. Сердечный друг блондинчика был дома, и я не решилась обратиться к голубкам с вопросами про Машиного мужика из опасения внести дисгармонию в их противоестественный, но слаженный дуэт.

   Мы с подружкой пошли вниз по лестнице и уже спустились на полпролета, когда услышали сначала звук открываемой двери, а потом знакомый голос:

   – Девки! Я вспомнила!

   Я прыжками через две ступеньки на третью вернулась на площадку, Ирка притопала следом.

   – Я про Машиного мужика кое-что вспомнила, – косясь на дверь квартиры, хозяйка которой уже ничего не могла услышать, заговорщицки зашептала мне Ксения Петровна.

   – Что?!

   – Кольца у него.

   – Какие кольца? – опешила я.

   – Обручальные, наверное? – предположила Ирка. И тут же сделала скороспелый вывод: – Он что, многоженец?!

   – Может, и женатик, – согласилась бабуля. – Холостой небось навещал бы свою бабу чаще. Но я не про те кольца, что на пальцах, говорю. У Машиного мужика кольца на спине.

   – П-пирсинг? – робко заикнулась Ирка.

   Я посмотрела на нее и покрутила пальцем у виска. Допустить, что какой-то странный тип оригинально украсил себя кольцами в спине, я еще могу, но не ходит же он голым по пояс, выставляя пирсинг на всеобщее обозрение? В октябре-то месяце?

   – Разноцветные кольца, все между собой перепутанные! – терпеливо объясняла бабуля. – Одно красненькое, одно зелененькое, одно синенькое – всего пять колец.

   Ирка открыла и снова закрыла рот. Видимо, сложный множественный пирсинг из полудесятка разноцветных колечек был выше ее понимания. А до меня наконец дошло:

   – Это олимпийские кольца, что ли?!

   – Они самые! – обрадовалась Ксения Петровна. – Красивые! Всегда мне нравились. Помню, в восьмидесятом году в Москве дочка моя, Генкина мать, как раз замуж выходила, так там повсюду эти кольца были.

   «Интересно, за кого выходила Генкина мама? Случайно не за олимпийского Мишку?» – хихикнул мой внутренний голос.

   А бабушка потомственного Медведя Разумного Прямоходящего растроганно договорила:

   – С тех пор как увижу эти колечки – на душе праздник!

   – И часто вы их видели? – тут же спросила Ирка. – Я имею в виду, на спине Машиного мужика?

   – Да вот сколько его самого видела, столько и кольца на куртке, – не задумываясь, ответила Ксения Петровна. – Маша-то нашей соседкой стала месяца четыре назад, где-то после майских праздников, до тех пор я ни ее, ни мужика ее не встречала.

   – То есть этот человек всегда приходил в одной и той же куртке? – уточнила я.

   – Каждую субботу и еще вечером в понедельник и в среду, – уточнила дотошная старушка. – В другие-то дни он, почитай, и не приходил, разве что забегал минут на десять-пятнадцать, но тут я его не видела, только слышала, как Маша дверью гремит. Я ж в обеденное время из дому, почитай, не высовываюсь, как раз обед готовлю.

   Тут хлопотливая старушка вспомнила про уху, которую давно пора было снимать с огня, и заторопилась к себе.

   Приговаривая «так-так-так!» (Ирка) и «м-да-а, интересно…» (я), мы с подружкой вышли во двор, и там она вдруг неожиданно прекратила такать, как часы-ходики, и человеческим голосом сказала:

   – Погоди-ка, я сейчас!

   Она развернулась и скрылась в подъезде, а через пару минут вернулась и с радостной гордостью объявила, тяжело дыша:

   – Я умница!

   – Справная девка, способная стать доброй женой! – согласилась я.

   Ирка ухмыльнулась:

   – Это само собой, но сейчас я горжусь не столько своими супружескими качествами, сколько сообразительностью!

   Я молча подняла брови, поощряя подружку к продолжению монолога.

   – Ксения Петровна сказала, что у Маши в городе ни няньки, ни бабки не было. Я подумала: а за городом?

   – И?

   Я уже поняла, что Ирка бегала в дом, чтобы задать старушке соответствующий вопрос.

   – Да! – улыбающаяся подружка размашисто кивнула. – В июле, в самую жару, Маша на три недели уезжала с ребенком к знакомой бабке в станицу Верховецкую.

   – Хорошее место, – одобрила я.

   На втором курсе университета я была в станице Верховецкой на летней практике и навсегда запомнила вкус дикого меда, настоящей домашней сметаны и огромных, с ладонь, вареников с вишней, а также невероятную тишину, удивительно чистый воздух и стихийную адреналиновую скачку на дурной колхозной лошади по бескрайнему картофельному полю.

   – Маше тоже понравилось, она говорила Ксении Петровне, что хочет на всю осень увезти сынишку из города, – кивнула Ирка. – Вроде та станичная бабка сама вызвалась нянчить ребенка до зимы.

   – Отлично! – я тоже расплылась в улыбке. – Значит, мы можем успокоиться. Похоже, что с Машиным сынишкой все в порядке, он в Верховецкой у бабки. Хотя, конечно, не мешало бы это проверить…