Агафонкин и Время

Воздух над рекой перестал быть прозрачным и стал ломким, как лед. Затем лодку выбросило из воронки в расширяющуюся протоку. Ее развернуло кормой к равнодушно текущей мимо реке Вилюй и понесло в широкую серую воду. Партизан Коля сидел к нам лицом – недвижный, спокойный. Он открыл глаза, будто проснулся. Затем снова закрыл, вернувшись в свою пустоту.

Я бежал за лодкой, крича, зовя, требуя вернуться. Л. бежала по своему берегу – параллельно, и так мы бежали, пока земля не кончилась и впереди осталась лишь сизая гладь широкой реки, куда вниз по течению уносило лодку с Партизаном Колей. Над лодкой – крылатый конвой – парили сапсаны.

Мы долго стояли на берегу – каждый на своем, следя за теряющейся точкой на быстро сливающейся с горизонтом реке. Затем Л. повернулась и шагнула в темную хвою тайги. Она мгновенно пропала за колючими ветками, и только мой голос, повторяющий ее имя, зовущий, просящий вернуться, висел над холодной водой протоки.

Я искал ее три года. Л. пропала, словно ее никогда не было. Словно привиделась мне, как мой друг Эрхан из старых, несломанных бараков. Словно не было ее зеленых смеющихся глаз, мягких влажных губ, быстрых ласковых пальцев, маленьких острых сосков, щекотавших ладони. Тайга спрятала, забрала, укрыла ее, и остался лишь белый полукруглый шрам на левой щеке от укуса. Он скоро зажил, но его полоску – словно приподнятая бровь – было хорошо видно на смуглой коже.

Я потрогал шрам старыми пальцами с бугорками кожи, наросшей от натягивания тетивы, и пошел к нукерам, ожидавшим у костра. Они настреляли уток, плававших по озеру маленькими стайками и не боявшихся людей. Ели молча: все знали, что это – конец пути.

Мы ждали два дня. Ждали полнолуния: Данжуур, выросший у озера Хубсугул, наш главный мастер, сказал, что валить дерево для лодки нужно при полной луне. Он обошел окрестный лес и выбрал невысокую лиственницу. Сосна или кедр были бы лучше, прочнее, но я объяснил, что мне нужен каяк на одно плавание.

Данжуур померил диаметр ствола, обхватив обеими руками – оставалось три ладони. Он кивнул, отступил, сделал топором надсечку и протянул мне. Я – старый, высохший от долгого пути, просыпающийся по утрам в жару, поднял топор и неумело ударил по бурому стволу. Топор отскочил, вырвавшись из моих слабых рук, лишь брызнули мелкие щепки. Нукеры наклонили головы, словно не видели немощи Великого Хана.