Агафонкин и Время

– Катя, – фальшиво-приветливым голосом сказал папа Полустасов, – знакомься: это… – Он замялся, взглянув на Агафонкина, не зная его имени.

– Алексей Дмитриевич, – представился Агафонкин.

– Здравствуйте, – поздоровалась маленькая Катя. Она смотрела мимо Агафонкина; ей было скучно.

“Здравствуйте, Катерина Аркадиевна, – подумал Агафонкин. – Вот и свиделись”.

Он знал, что должен сделать. Чего раньше не делал.

– Катюша, – Агафонкин присел на корточки, оказавшись одного роста с девочкой, глядя на ее красивое загорелое лицо в обрамлении льняных косичек. “Волосы потом потемнеют, станут светло-русыми”, – вспомнил Агафонкин.

Он решил об этом не думать.

Тихо вокруг,
Ветер туман унес…

– Катюша, – она же хотела чтобы я ее так называл вот и зову – ты ведь любишь играть?

Дурацкий вопрос. Особенно когда говоришь с маленькой девочкой.

Катя кивнула: кто ж не любит? Дядя был глупый.

– Катюша, – Агафонкин старался звучать беззаботно – что такого играем в парке с ребенком выемка закончена юлу-то он уже забрал может за ним больше и не смотрят – Гляди, что у меня есть.

Он достал из кармана завернутую в тряпицу юлу. Развернул. Катя взглянула на юлу без интереса – не кукла же. Волчок, у каждого во дворе был такой.

– Товарищ, – начал Полустасов, – Алексей Дмитриевич…

– Катюша, – не дал ему договорить Агафонкин, – давай поиграем: кто дольше закрутит юлу – ты или я.

– Вы – большой, – сказала Катя, – у вас силы больше. Нечестно.

“Конечно, нечестно, – согласился про себя Агафонкин. – В этом-то все и дело: честно у больших не выиграешь”.

– Я вполсилы буду вертеть, – пообещал он. – Хочешь, я первый? Чтоб ты видела, как у меня получилось.

Катя пожала плечами в матроске, пригладила воротничок. Наморщила лоб и кивнула – да.

“Вот и хорошо, – решил Агафонкин. – Главное – ни о чем не думать, пока верчу”.

Не думать Агафонкину всегда давалось легко.

Агафонкин небрежно закрутил юлу, поставив ее чуть под наклоном, и она почти сразу завалилась набок. Катя дернула себя за косичку, удивляясь его неловкости: дядя был не только глупый; он не умел делать простейшие вещи, какие умели даже самые маленькие во дворе. Она присела на корточки рядом с Агафонкиным и взяла юлу в руки.

– Алексей Дмитриевич, – тронул его за плечо Полустасов. – Нам нужно спешить – на поезд можем не успеть.

– Можете, – согласился Агафонкин. – Да, сплоховал я, – сказал он девочке. – Давай, посмотрим, как у тебя получится.

Агафонкин прищурился, как делал, когда просматривал чужие Линии Событий, и погрузнел: приготовился.

Юла в Катиных руках начала светиться. От нее стали расходиться разноцветные концентрические кольца – маленький Сатурн. Агафонкин понимал: он один это видит.

Затем услышал звук лязгнувшего металла. “Не ушел, – понял Агафонкин. – Предупреждает. Наплевать”.

– Закручивай. – Он не узнал свой голос – глухой, чужой, осипший. – Закручивай юлу, Катюша.

Катя Полустасова закрутила юлу.

От юлы расходились радужные, переливающиеся, светящиеся холодом круги, и Агафонкин увидел сквозь этот холодный свет череду Событий, приведших их в это пространство-время. Божий замысел.

Над площадью у фонтана в киевском Парке Пушкина лился медью труб духовой оркестр, скорбя о погибших воинах 214-го Мокшанского резервного пехотного полка:

На сопках маньчжурских воины спят…

Юла вертелась, крутилась, и вместе с ней крутились их судьбы, переплетаясь, проникая одна в другую. Агафонкин чувствовал, как воздух стал плотнее, словно из него выкачали кислород. Вокруг поблескивали искры, будто от плохой электропроводки.