Агар

Аиб-Ваал сделал то, чего не смогли сделать «еретики» из ставшего проклятым Синего Братства четыре века назад: создал оппозицию внутри Церкви и «пятую колонну» в элите общества, создал сильное сопротивление в низах. Он использовал абсолютную власть, для покровительства проклятым — крайне левым силам этого мира, в прошлом разрозненным, теперь же организованным и слившимся с Серыми Братьями. Теперь заодно с проклятыми был не только простой народ, но и интеллигенция, богачи, чиновники, священники.

Аиб-Ваал подорвал устои этого общества. Его стараниями молодежь из богатых семей была «поражена» либеральными настроениями, скептицизмом и — (о, Господь Всемогущий!) — «пагубными» идеями равноправия полов! Он «развратил» целое Братство, превратив мощнейшую церковную организацию в цитадель истинного просвещения.

Ценой всего этого были жизни. Жизни разумных существ — гуманоидов, «людей-волков», как и он сам. И он винил себя. Он видел на своих руках кровь многих и многих тысяч тех, кого агарские мракобесы принесли в жертву своему Единому Всевышнему — пусть и несуществующему, но редкостному кровожадному упырю — Богу. В сравнении с теми тысячами, сотнями тысяч, те, кто умерли от его, Аиб-Ваала, рук непосредственно, были лишь каплей в черном кровавом море, но сегодня…

…сегодня он не прольет ни капли невинной крови!

— Настал день и час жертвы! — громким голосом объявил Эвааль. Установленные вокруг жертвенника камеры и микрофоны передавали его слова всему агарянскому человечеству.

Каждый священник в каждом храме; каждый прихожанин, в религиозном экстазе ожидавший совершения массового убийства, или вынуждаемый страхом находиться в собрании безумцев и садистов; каждая одурманенная и покорно ждавшая смерти жертва; проклятые в своих убежищах и притонах, и даже космонавты на орбите — все внимали словам своего Патриарха. При этих словах архипатриты передали князьям Церкви священные ножи, которыми те должны будут наносить жертвам раны в требуемой чином священнодейства последовательности, суть которой была в том, чтобы жертва не умерла раньше, чем Патриарх закончит торжественную молитву. По окончании же молитвы, горла всех лежавших на стальных ложах юношей и девушек должны быть перерезаны руками Патриарха и Первоархипатритов.

— Эта жертва, — произнес он далее, — станет истинной жертвой и последней жертвой!

Стоявшие вокруг жертвенника первосвященники с удивлением посмотрели на Предстоятеля: сказанных им слов не было в богослужебном чине, — все, кроме двоих — Абримелеха и Шедарегана. Абримелех приподнял одну бровь и посмотрел в упор на Шедарегана; Шедареган уставился в ответ на генерал-архипатрита и едва заметно обнажил кончики клыков в странной улыбке.

— Других жертв не будет! — добавил Эвааль. — Потому, что жертвы бессмысленны, когда они приносятся тому, кого нет!

В храме повисла тишина.

— И даже если бы оказалось, что Бог, требующий от вас убийств ваших детей, сестер и братьев, на самом деле существовал, — Эвааль возвысил голос, — вам бы следовало задуматься над тем, стоит ли вам поклоняться этому Богу…

Правитель планеты окинул взглядом своих белых глаз замерших в недоумении священников и прихожан.

— Но я, ваш Император и Патриарх, говорю вам: Бога нет! — сказав это, он сбросил с себя патриаршьи ризы, оставшись стоять посреди жертвенника в темно-синем светском костюме. От прежнего облачения на нем осталась одна корона.

— И я, ваш Император, говорю вам, что упраздняю Церковь и приговариваю ее священников к казни! Это и будет последняя жертва!

После этих слов Эвааля пятеро из окружавших жертвенник первосвященников и шестеро прислуживавших архипатритов объялись пламенем, и стали вопить, источая запах жареного мяса. Абримелех отшатнулся от вспыхнувшего рядом с ним архипатрита.

Одновременно с тем снаружи стеклянного барьера вспыхнули все священники, кроме одетых в серые одежды.

Поднялся крик и шум. Прихожане в испуге сторонились живых факелов. Заозиравшиеся по сторонам «святые псы» выхватывали оружие. По «псам» тут же открыли огонь из толпы, — стреляли лазерами. Некоторые из серых священников достали из-под риз пистолеты и стали добивать горящих.

Внутри стеклянного ограждения в живых оставались Эвааль, Шедареган, Абримелех, еще один из архипатритов — лицо священника скрывал накинутый на голову капюшон — и шестнадцать жертв, пристегнутых ремнями к железным ложам. Разбросанные вокруг тлеющие тела первоиерархов и их прислужников не подавали признаков жизни.

Абримелех стоял на месте и смотрел на происходившее вокруг. Шедареган и стоявший рядом с ним архипатрит (между ними и Абримелехом было около десяти арашей), а также двое священнорабов (до них были все двадцать) внимательно следили за генерал-архипатритом — взгляды их были холодны и не предвещали ничего тому хорошего. Тем не менее, Абримелех искусно скрыл охватившее его волнение и страх.

— Я знал, что с этими кольцами что-то не так… потому и не стал его надевать… Ваша Святость… — бросил он Эваалю.

— Я в этом не сомневался, — ответил ему Эвааль.

— Это… происходит не только здесь?