Агарь, Агарь!..

– Все эти эффектные, но, скажем прямо, малосущественные детали его политической концепции являются лишь декорумом, - тотчас парировал Цорэс. - Основное же в ней - вполне обычное для общественного деятеля и, смею вас уверить, вполне здравое убеждение в том, что прогнивший коррумпированный режим современной Германии должен быть заменен правительством более здоровым и более заботящимся о народе и соблюдении его прав. Подобные взгляды высказываются всеми оппозициями в мире, но почему-то именно в Германии власти, вместо того чтобы в открытых политических диспутах завоевывать симпатии населения и делом доказывать неправоту герра Штыкмахера, предпочли упрятать своего противника и его единомышленников в сумасшедшие дома и тюрьмы. В конце концов, множество людей верит кто в Атлантиду, кто в марсиан, кто в спиритизм… Однако такие маленькие чудачества отнюдь не служат поводом для психиатрических экспертиз. Что же касается некоторого предубеждения штыкмахеровцев к евреям… Отметьте себе: я сам еврей, и потому меня никак нельзя заподозрить в антисемитизме. Да, этот пункт их программы… я бы сказал даже - пунктик, - и Цорэс снова кинул в объектив блистательную улыбку, - никак не может вызывать у меня симпатию. Но грош была бы цена свободе, если бы ею могли пользоваться только те, кто нас полностью устраивает. Вольтер сказал когда-то: я не разделяю ваших взглядов, но не пожалею своей жизни, чтобы вы могли их открыто высказывать. Прошло более полутора веков, но эта великая, эта блистательная мысль не потускнела. Давать свободу высказываться лишь тому, с кем ты согласен, - все равно что добиваться свободы лишь для себя. Это и есть тоталитаризм. А вот дать свободу тому, с кем ты заведомо не согласен, тому, кто тебе антипатичен, как раз и есть истинная демократия. На этом оселке проверяются ее приверженцы, на этом пробном камне Господь отличает агнцев демократии от ее козлищ…

Он устало глядел на экран исподлобья и думал: чего хочет этот Цорэс?

Как это признавался дочке Полоний? “Силки для птиц! Когда играла кровь - и я на клятвы не скупился, помню…”

В политике говорится больше красивых слов, чем даже в делах амурных, но сама она проста и прагматична, как физиология. Если политику приспичило выйти по большой нужде, он обязательно скажет что-нибудь вроде: простите, господа, я вас оставлю на несколько минут, потому что забыл сделать одну очень важную и нужную вещь. И простаки гадают: что это у него на уме? Чего ждать назавтра? А на самом деле политик просто пошел в нужник.

И ведь не солгал впрямую, вещь действительно нужная - но…

Нужная кому?

Скорее всего, Америка, так до сих пор и не сумевшая толком справиться с последствиями Великой депрессии начала тридцатых, хочет притока еврейских денег и еврейских голов. А может даже, в дальней-то перспективе, заведомо справедливой войны с заведомо гнусной Германией, чтобы, ухватившись за военную промышленность, вытянуть из тухлой ямы всю свою экономику, отсыревшую, точно дрова, и никак не желающую разгораться. Значит, первым делом - пусть евреи бегут из Германии, ведь, в общем-то, понятно, куда они побегут…

А понятно? Понятно ли?!

О, если бы была своя страна!!!

От бессилия хотелось выть и биться головой о стену. Истерические припадки дают разрядку долго сдерживаемым эмоциям… Спасибо, в другой раз.

– ...Благодарю вас за исчерпывающие ответы, господин Цорэс, - сказал журналист. - В заключение позвольте еще один вопрос уже совершенно из другой области. Частного, так сказать характера. Я от лица нашей программы и всех наших зрителей поздравляю вас с рождением сына…

– Благодарю, - на этот раз Цорэс сиял зубами секунды две, не меньше.

– Но все же позвольте поинтересоваться, отчего вы дали ему такое странное имя - Хаммер? - Журналист повернулся к камере. - Для тех наших зрителей, кто не знает английского: Хаммер - это молоток.

– Потому что я так решил, - безмятежно ответил Цорэс.

Корреспондент с некоторым недоумением кивнул несколько раз, а потом кадр сменился, под линзой проявился сверкающий чайник, и новый голос, закадровый, радостно выкрикнул:

– А теперь - реклама!

Он поспешно встал, подошел к зэвээну и провернул тугой выключатель до щелчка. Экран, чуть потрескивая, погас, и погасли призрачные чешуйки бликов в толстом аквариуме линзы.

В квартире снова стало тихо, словно он и не приходил домой. Лишь стыли в мусорном ящике у порога прихожей скомканные письма; от них словно бы тоже шел какой-то вкрадчивый ядовитый треск, не давая покоя.