Агасфер. В полном отрыве

Покинув квартиру, Герасимов раздраженно крикнул казаку на козлах:

– Духом на Гороховую! Жива!

Казак удивленно покосился на карету: обычно Герасимов не любил езды с ветерком. Привстав, он вытянул кнутом по лошадиным спинам, и экипаж рванулся вперед.

Едва добравшись до своего кабинета и не ответив на приветствие порученца, полковник тут же взялся за телефон, потребовал соединить его с Царским Селом. Когда подстанция ответила, он категорически потребовал немедленно соединить его с его высокопревосходительством генерал-губернатором Треповым.

– Что? Еще отдыхает? Прошу доложить незамедлительно: полковник Герасимов, по весьма срочному делу… Да, незамедлительно… Дмитрий Федорович? Полковник Герасимов. Есть срочная тема для беседы, ваше высокопревосходительство. Именно так: срочная! Понял, буду…

⁂

Ефим Нечипорук со злобой швырнул «ершик», которым орудовал в вагонном туалете и повернулся к напарнику, мыкающемуся сзади:

– Виктор, ты как знаешь, а мне надоело говно за его еврейским превосходительством подтирать! Чего мы, собственно, ждем? Чтобы нас разоблачили и арестовали?

Виктор Быков выглянул в длинный коридор. Вагон на стрелках мотало, и пассажиры после Минска попрятались по своим купе. Не ходил туда-сюда даже постылый секретарь главы делегации, вечно сующий свой нос куда его не просят.

– Ты, Ефим, не суетись. Прибрался тут? Пошли инструкцию читать, чтобы снова не опростоволоситься. Темнеет, какие-то фонари зажигать в вагоне надобно. А какие и где эти проклятые фонари – понять не могу! «Откинуть рабочую заслонку в нерабочем тамбуре и придерживая подпружиненное основание штатного фонаря…» Тьфу! Я на филолога учился, там на курсе ничего такого не было. Пошли, говорю. Разбирать будем.

Однако Нечипорук не успокоился и в служебном купе. Распахнув настежь дверь – чтобы никто любопытный не подкрался – он загудел в ухо Быкову:

– Сваливать надо нам отсель, верно тебе говорю! Чего мы ждем, а? На кой нам этот Берлин сдался? Где там скроешься? Я, например, по-немецки и пары слов связать не могу. Решать нам надо с Витте, пока по Расее едем. Смотри: вот сейчас в коридоре никого нету – чем не случай? Подошел к купе, ключиком служебным дверь евонную отпер, бах-бах – и кончено дело! Тормоз Вестингауза[219] крутанем, спрыгнем из вагона, и ищи нас!

– Нам до Берлина жидовского прихвостня запрещено трогать, забыл?

– Помню, ети его мать. Вот только в толк никак не возьму – пошто? В Расее-то укрыться легче, нежели в неметчине. Вот и думаю: может, специально велено так, чтобы нас за границей империи легче поймать было?

– Ты, Ефим, глупостей не говори. Начальству завсегда виднее, что и как делать. Иди-ка лучше самовар ставить – к ночи чаю обязательно господа пассажиры потребуют. А я с инструкцией помаракую: фонари-то непременно зажечь надо, а где заслонка эта проклятая – ума не приложу.

Ефим с ненавистью покосился на Быкова, сжал зубы так, что желваки заиграли: вот послал Бог напарника! Не понимает, что ли, всей опасности осуществления миссии в Германии? Ну да ничего! У него, Ефима, свой умишко имеется!

Знай его Василий Быков получше – непременно бы встревожился…

⁂

– Вот, ваше высокопревосходительство. Извольте полюбопытствовать: расшифрованная депеша. Отправлена из Главного штаба по ходу следования экспресса в Минск, и там мною была перехвачена.

Дважды прочитав текст депеши, генерал-губернатор длинно и сложно выругался. Помянул матерно Дубинина:

– Растрепал, сучий потрох! Вот и верь после этого патриотам сраным…

– При всем моем негативном отношении к сему патриоту осмелюсь заметить, ваше высокопревосходительство: с револьвером в глотке много не посекретничаешь. Совсем забыл вам рассказать про предысторию моего перехвата…

Герасимов сжато, но исчерпывающе рассказал про вчерашнюю историю с нападением на главу черносотенцев Дубинина.

Трепов расстегнул верхние пуговицы кителя, с силой растер ладонью грудь. Снова выругавшись, упер в собеседника тяжелый взгляд:

– Личность отправителя депеши установил? И вообще: что думаешь делать, полковник? Дело-то керосином попахивать стало…

Герасимов невесело усмехнулся:

– При всем уважении к вашему высокопревосходительству, осмелюсь заявить: личность не установлена, и меры к ее установлению мною приниматься не будут-с. То ж самое и по поводу дальнейших действий: по здравому размышлению, мне, как библейскому Понтию Пилату, предпочтительнее умыть руки. Ежели угодно, причину могу пояснить, Дмитрий Федорович…

– Ну, поясняй, не тяни душу!