Агасфер. Золотая петля. Том 1

Но везение не бесконечно! Чуя в тайных врагах зреющую решимость так или иначе расправиться с ним, барон стал принимать некоторые меры предосторожности. Он изменил своему принципу ходить безоружным, лишь с тяжелым ташуром в руке. Теперь за поясом он всегда носил браунинг со снятым предохранителем и пулей в стволе. Выбирая место для личной палатки, он стал приказывать ставить ее так, чтобы между ней и палатками тех же забайкальцев или бурятов были шатры монголов: им Унгерн доверял гораздо больше… И в кармане тарлыка у него была всегда приготовлена на крайний случай ампула с цианистым калием – для себя.

А предали его все же доверенные монголы князя Сундуй-гуна[151]…

…Его армия, впервые выйдя из повиновения, уходила в сторону Маньчжурии. Всю ночь Унгерн метался между уходящими, требуя и умоляя их одуматься. Встретив барона Унгерна в кромешной тьме, какие-то люди открыли по нему огонь из винтовок. Но, видимо, еще раз убедились в верности монгольских поверий, что «бога войны» убить невозможно. Азиаты бросили винтовки, соскочили с коней, упали барону в ноги и просили их помиловать. Непредсказуемый Унгерн не стал мстить, не позвал подручных – лишь сказал:

– Я прощаю вас, дикие псы, но горе вам будет, если вы не одумаетесь!

Под утро, смертельно уставший, он приметил Сундуй-гуна и направился к нему. Окружение князя, как и всегда, выразило ему почтение и готовность повиновения. А сам князь, опасливо поглядывая на засунутую под полу халата руку – в ней, несомненно, был пистолет, – заискивающе попросил у Унгерна табачку. Ничуть не удивившись этой просьбе, весьма демократичный барон оставил пистолет и полез за кисетом. В этот момент один из монголов прыгнул ему на спину, свалил с коня. Остальные, не теряя времени, мгновенно опутали своего «бога войны» крепкими веревками.

Бесконечно кланяясь, Сундуй-гун простодушно объяснил свое предательство: они хотят отдать барона советской власти, чтобы заслужить у нее прощение и вернуться к своим мирным пастбищам. Стрелять в связанного по рукам и ногам противника монголы не стали: они были уверены, что ни одна пуля не возьмет бога войны. Не переставая кланяться, заговорщики по команде вскочили на лошадей и рысью бросились спасаться в разные стороны – чтобы дух страшного барона не знал, за кем именно гнаться и мстить…

* * *

Отдавшись воспоминаниям, Унгерн скрипнул зубами, вспоминая остаток ночи, когда он в бессильном стремлении освободиться катался по земле, заживо поедаемый муравьями. Увидев искаженное от воспоминаний лицо пленника и услышав скрип зубов, конвойные переглянулись.

– Гражданин барон, – тронул один из них Унгерна за плечо. – Никак, плохо вам? Может, дохтура покликать?

По приказу из Москвы в соседнем вагоне следовал медицинский персонал.

Барон открыл глаза, несколько раз моргнул, приходя в себя.

– Доктора? – переспросил он. – Я здоров, доктор мне не поможет…

– Тогда чайку, может, горяченького? – конвойный схватил подстаканник. – А то ентот, гляжу, совсем остымши…

– Чайку? Пожалуй, можно, – усмехнулся барон. – А вы, господа большевики, как я погляжу, вполне цивилизованные люди. Даже чай вчерашнему врагу подаете… Вот только надолго ли вашей «цивилизации» хватит, а?

Теперь скрипнули зубами конвоиры: он же просто издевается над ними, проклятый барон! Издевается и подначивает…