Мне хватило нескольких мгновений, чтобы отыскать её. Это сгорбленное, совершенно бесцветное и ещё сильнее чем обычно надушенное существо маячило где-то в углу, между чёрных платьев, выглаженных галстуков и бокалов с шампанским. Казалось, за все эти годы она ничуть не изменилась, напротив, ещё больше стала походить на саму себя. Её извечный пучок на голове был скреплён извечной заколкой – искусственное золото и почти полностью потемневшие стекляшки-изумруды. Сколько я себя помнил, она всегда заплетала волосы только так. Агата как-то сказала, что это оттого, что волос у неё больше нет, она просто лепит на голову кучу пакли и скрепляет этой «убогой прищепкой».
Да, ничего не поменялось в облике госпожи Лилу – тот же пропахший подгорелой кашей свитерок мелкой вязки, те же длиннющие мочки ушей, в которых постоянно болтались странного вида серьги, те же собравшиеся складками у щиколоток чулки. Но меньше всего изменился взгляд. Её цепкие, полные злобы глаза так и рыскали из угла в угол, ища, на кого бы эту скопившуюся за долгие годы злобу выплеснуть. Теперь они тонули в морщинах и старческих пятнах, а безволосые брови нависали на них сверху, грозя превратить в щели. Но этого было недостаточно. Я ощущал уколы ненависти даже здесь.
Будучи детьми, мы постоянно становились жертвами её нападок. Она то и дело пыталась захлестнуть нас своей злостью, утопить в ней, вот только делать этого не умела.
–– Она не злодейка. – Сказала мне однажды Агата, когда бы вместе пытались успокоить перепуганного после столкновения со старухой Мелкого. – Для злодейки она слишком мелочная.
И это было правдой. Нас только слегка обрызгивало, ошпаривало, но не более того. Возразить мы ничего не могли – если мои родители ещё были способны оплачивать аренду квартиры в срок, то вот мать Агаты, обедневшая под конец жизни аристократка, частенько оставалась должной за два, а то и три месяца.
Эта больная, чахлая женщина с тонким лицом и безжизненно-тёплым взглядом почему-то сразу попала в немилость хозяйки дома, в результате чего, сама того не ведая, была вынуждена платить за свою комнатушку под крышей втрое больше, чем та стоила. В тайне от неё Агата то и дело искала способы заработать хоть пару сотен, хваталась за любые предложения и то и дело поносила госпожу Лилу на чём свет стоит.
А та, между тем, творила странные и совершенно дикие вещи. То и дело больно дёргала нас за носы и волосы, бранила самыми грязными и мерзкими словами наши семьи, включала музыку посреди ночи, расплёскивала на пол вёдра воды с щёлочью и вереща, что всего лишь «желает вымыть эту конуру», но в итоге оставляя всё мокрым и намыленным. Тогда нам приходилось убирать этот бардак самим, а так как дело было зимой, мы, конечно, или простывали, или не успевали убрать всю воду; она застаивалась в потаённых уголках дома, плодя плесень и полчища мокриц. Да уж, госпожа Лилу внушала нам ужас и ненависть.
Забавно, что она вот так запросто пережила почти всё семейство Агаты. Забавно, что она была здесь и сейчас, именно она из всех, кто имел счастье стать частью долгой и запутанной Агатиной жизни. Именно она изгибалась в знак вопроса в дальнем углу этой мрачной гостиной, отпускала скрипучие замечания и сухо покашливала, прихлёбывая тёплое шампанское.
Я огляделся. Позади меня нарастал вежливо-недовольный гомон, а вереница усов и ожерелий всё возрастала, всё отчаянней толклась и копошилась.
–– Удачи там. – шепнул я, быстро коснувшись кончиками пальцев мёртвого лба. Он был до отвратительного холодный и шершавый. Стараясь больше ни секунды не смотреть на лежащую в гробу, я поспешил уйти, смазанно извиняясь кивками головы и движениями губ. Старуха колола меня взглядами из своего угла, когда я шагал к двери, к солнцу, к воздуху, прочь от воспоминаний и кислого запаха пота.
Стоило мне только переступить порог и услышать за спиной щелчок захлопнувшейся двери, и весь мир будто расширился. Я снова ощутил возможность дышать полной грудью. Напомаженное, неестественно-идеальное лицо Агаты всё ещё плавало где-то перед моим внутренним взором, да я, если честно, и не пытался от него избавиться. Это, как и любые мои попытки сделать что-то Агате наперекор, в любом случае было бессмысленно. Пожалуй, если я в своей жизни что и понял, так именно это.
Стараясь прекратить бесконечный поток мыслей, я сошёл с крыльца и повернулся к дороге. Пожухлые рыжие листья рвались с веток и неслись прочь, царапали асфальт и без устали шептались с порывами ветра. Шу-шу-шу. Они то и дело прыгали в освещённые вечерним солнцем канавки и расплывались там каштановым золотом.
–– Прямо как её волосы в молодости.