– До ног я хотя бы могу достать!
Она расхохоталась и села на кровать.
Он не мог оторвать от нее глаз. Он любил ее. Любил эту застенчивость, эти завышенные требования к жизни, этот слепой, убийственный романтизм, этот подростковый бунт и детскую жестокость… любил ее за таящийся за всем этим глубинный здравый смысл и волю к жизни.
– А почему вы не напечатали материал?
– Вы знаете почему.
– А что сказал ваш босс?
– Сказал, что не вполне доволен, – Но это страшно порядочно с вашей стороны. – Она совсем смутилась – А вы покраснели!
– Я стеснительный человек.
– Я знаю, какой вы человек. Рядом с таким я хотел бы прожить всю жизнь.
Она отвечала, словно поддавшись на игру:
– Я слишком застенчива и способна только на серьезные чувства. Так что лучше уходите.
Уолли покачал головой.
– Я больше не шучу. С шарадами на этот раз покончено. – Он откинулся на спинку кресла.
Она сменила тему.
– А чем вы займетесь дальше?
– Обычной чепухой. У меня это хорошо получается.
– Отчего бы не попробовать еще что-нибудь?
Он широко улыбнулся.
– Когда вы так улыбаетесь, – сказала она, глядя ему в глаза, – это значит, вы что-то хотите скрыть.
– А вам, значит, придется возвращаться?
– Конечно, придется. На капитальный ремонт. Пока Арчи не будет готов.
– Точнее – пока вы не будете готовы?
Повернув голову через плечо, она глянула на дверь.
– Вам пора.
Уолли продолжал сидеть.
– Слушайте, вы мне никак не даете договорить. А хочу я вам сказать вот что: «Тот, кто не ведал погибели, тот не узнает спасения; иначе говоря, никогда ему не обрести себя, никогда не достичь своей собственной сущности».
– Вы опять мне нотацию читаете, – ответила она. – Но сказано неплохо.
– Я так и думал, что вам понравится. Но это не я придумал. Один мрачный субъект из Дании <Имеется в виду Серен Кьеркегор (1813—1855) – датский философ-теолог, один из основоположников экзистенциализма.>. Но вам теперь не нужно никаких нотаций… Вы теперь будете в полном порядке! – Он поднялся с кресла. – А я всегда к вашим услугам. Если случится беда, я приду и вытащу вас. – Он опять осклабился своей профессиональной непроницаемой улыбкой. – Только в воду больше не лезьте!
– Милый вы мой! – растрогалась она. – Ступайте теперь, прошу вас!
Слухи о том, что супруги Кристи отбывают в Лондон утренним поездом, мгновенно облетели городок. Когда они прибыли на вокзал, их уже ждала толпа репортеров и просто городских зевак. Пришлось выставить полицейский кордон, чтобы супруги смогли пройти к поезду.
Агата крепко держалась за локоть мужа, испуганная зрелищем бушующей толпы. Уже на перроне какой-то прилично одетый человек, отпихнув молодого полицейского, преградил им путь.
– Мы требуем объяснений! – завопил он. – На эти поиски ушло несколько тысяч фунтов народных денег!
– Вам я и пенни из них не дам! – процедил Арчи.
Старший инспектор полиции Макдауэлл помог Агате подняться в вагон, пока Арчи стоял на перроне лицом к лицу с обидчиком.
– Лично я исправно плачу налоги, – чеканил он, – а полиция собралась тут исключительно для поддержания порядка. Я ее не вызывал. Она была вынуждена вмешаться из-за нездорового ажиотажа.
– Этот ажиотаж устроила ваша жена, – не унимался репортер. – Ищет, судя по всему, дешевой популярности.
– Ваше заявление непристойно и оскорбительно! Это – последнее, что она стала бы искать. Она просто нездорова. Только сегодня утром она понемногу начала осознавать, кто она на самом деле.
Толпа из нескольких сот человек смела контролера и выплеснулась на перрон. В ней оказалась и Эвелин, сумевшая протолкнуться к самому поезду. За ней следовали другие, по мере того как она прокладывала себе дорогу от вагона к вагону, ища Агату. Наконец она увидела ее в дверях купе. Вход в вагон стерег полисмен.
– Простите, мэм, – он попытался остановить Эвелин, – туда нельзя…
Но Агата, увидев подругу, сама выбежала в коридор.
– Как ты умудрилась сюда пробраться, Эвелин?
– С боями, – ответила та. – Ужасно хотелось увидеть тебя перед отъездом. И узнать, чем кончилось…
– Все в порядке. Он не будет публиковать эту историю, я собиралась позвонить тебе…
– Ты уверена?
– Более чем.
– Хорошо. Просто замечательно. Прости, я была так…
– Ты была хорошим другом, Эвелин. Была и есть.
Эвелин взяла Агату за руку.
– А что будет потом?
– Не знаю, что потом. – Она улыбнулась. – А сейчас я страдаю от la belle indifference.
Зеваки, сумевшие вслед за Эвелин пролезть в вагон, теперь тоже заметили Агату, и плотное кольцо уже начинало смыкаться вокруг нее, несмотря на тщетные усилия полиции. Какая-то дама из числа постоялиц «Гидропатика» схватила Агату за руку:
– Хочу пожелать вам удачи!
Агата благодарила ее, стараясь одновременно не потерять из виду Эвелин, которую уже оттесняла толпа.
– La belle что? – крикнула та через голову престарелой леди.
– Поздно объяснять, – прокричала Агата в ответ. – Я напишу тебе.