Агата и тьма

– Поскольку имеется изолированная спальня и пожарная лестница вот здесь, любые показания его соседей, которые скажут, будто видели, как он идет спать, веса не имеют.

– Это так, – согласился инспектор, разглядывая лестницу. – Вот только как нам обойти проклятые журналы увольнений?!

Она рассмеялась – искренне и весело:

– Ох, инспектор, именно поэтому я и начала подозревать нашего курсанта. Я ведь была замужем за военным летчиком первой войны, так что хорошо знакома с журналами увольнений и тем, как мужчины покрывают друг друга, тайком отправляясь навестить возлюбленных или жен… необязательно в этом порядке.

– Вот дьявол, я о таком и не думал… А ведь чертовски очевидно… прошу прощения за резкость.

– Это старинная уловка всех войсковых подразделений, инспектор. Ах, они станут суетиться и стенать, когда вы начнете это доказывать: скажут, что казарма выйдет из-под контроля, если разоблачить эту практику. Но поверьте мне на слово: так называемый журнал увольнений – подборка вранья… У вас не найдется ручки, инспектор?

– Кажется, да, – ответил он, и извлек искомый предмет. И с ухмылкой на бульдожьем лице добавил: – Даже две, считая ту, что Камминз забрал из квартиры Жуаннэ.

Она села за кухонный столик, заставленный посудой и, расчистив немного места и поставив подпись на титуле, написала на форзаце: «Гордону Камминзу: читателю, которого мне никогда не забыть. А.К., Сент-Джонс-Вуд, 1942».

С улыбкой вручая книгу ошеломленному инспектору, она сказала:

– Позаботьтесь, чтобы мистер Камминз ее получил, ладно?

После…

Старший следователь Эдвард Гриноу, сэр Бернард Спилсбери и Фредерик Черрилл собрали неопровержимые улики против пилота Гордона Фредерика Камминза.

Предметы, найденные Агатой в спальне курсанта, были опознаны как имущество жертв убийства – Дорис Жуаннэ и Ниты Уорд. Отпечатки пальцев на подсвечнике и пивной кружке из квартиры Лоу принадлежали Камминзу. Грета Хэйвуд и Филлис О’Двайер опознали Камминза как нападавшего на них человека (между ними поделили вознаграждение от газеты).

Сэр Бернард Спилсбери сравнил песок, частицы почвы и цемента с противогаза с образцами из убежища, где было найдено тело Эвелин Гамильтон. Предметы, принадлежавшие ей, также были найдены в казарме, а пятифунтовые банкноты, которые Филлис О’Двайер отдала инспектору Гриноу, через данные выплат летному составу тоже привели к Камминзу.

Как и предсказывала Агата, записи в журнале увольнений подделывались: курсанты покрывали товарищей, отправлявшихся в город. Однако многие пилоты отнюдь не стремились покрыть Камминза, которого не слишком любили: прозвища «Герцог» и «Граф», на которые претендовал Камминз, курсанты употребляли в знак презрения к Камминзу, постоянно хваставшему «благородным» происхождением. По их словам, он часто надевал лучший гражданский костюм и, подражая аристократическому произношению, отправлялся поражать проституток.

– А ведь жена у него такая красотка, – сказал один из курсантов, качая головой.

Другие курсанты подтвердили, что видели, как Камминз сорил деньгами в своем «графском» амплуа вскоре после убийства Эвелин Гамильтон. И действительно, эту самую Гамильтон он лишил не только жизни, но и восьмидесяти фунтов.

Все это время Камминз заявлял о своей невиновности, сохраняя отличное состояние духа и уверенность в себе. Его жена Джанет осталась ему верна, заявляя, что верит утверждениям о подставе со стороны «большого чина» в Министерстве военно-воздушных сил. Джанет даже удалось собрать подписи под петицией с требованием отсрочить приведение приговора в исполнение до тех пор, пока не будет найден незнакомец, который «обменялся противогазами» с беднягой Гордоном.

Несмотря на эти усилия, 25 июня 1942 года, незадолго до восьми часов утра, Гордон Камминз – улыбающийся, якобы ни в чем не повинный – прошел к эшафоту. Его жена плакала, а уличные девицы, стремящиеся вернуться на полутемные улицы позади Пикадилли, ставшие теперь для них относительно безопасными, кричали «ура». Грохот крышки люка влился в отдаленные звуки взрывов.

Самолеты люфтваффе летели над Лондоном – такие дневные налеты проводились нечасто.

Новая пьеса Агаты получила восторженные отзывы. Спектакль перенесли в Кембриджский театр, где пьеса шла очень долго, а в июне 1944 года состоялась и премьера в Нью-Йорке с стерилизованным названием «Десять маленьких индейцев»; там было дано весьма внушительное количество представлений – 426.

Громадной трагедией войны для Агаты стала гибель зятя, однако сыну Розалинды и Хьюберта, Мэтью, предстояло стать для миссис Маллоуэн самым любимым человеком в последние годы жизни.

Однажды, ближе к концу войны, Агата вернулась к себе в квартиру, проведя выходные с Розалиндой и Мэтью. Усталая и промерзшая до костей, она включила отопление и начала жарить копченую селедку, когда домой неожиданно вернулся Макс со своего места службы в Северной Африке.