«До сих пор помню, как нескончаемо долго тянулся тот мучительный день. Он не кончался и не кончался. А я плакала, плакала и плакала. Клетку выставили за окно с кусочком сахара между прутьями. Мы с мамой обошли весь сад и все звали: „Дики! Дики! Дики!“ Мама пригрозила горничной, что уволит ее за то, что та, смеясь, сказала: „Должно быть, его съела кошка“, после чего я заревела в три ручья.
И только когда я уже лежала в постели, держа за руку маму и продолжая всхлипывать, где-то наверху послышался тихий веселый щебет. С карниза слетел вниз Мастер Дики. Он облетел всю детскую и потом забрался к себе в клетку. Что за немыслимое счастье! И представьте себе только, что весь этот нескончаемый горестный день Дики просидел на карнизе.
Мама не преминула извлечь из этого происшествия урок для меня.
— Смотри, Агата, — сказала она, — до чего же ты глупенькая. Сколько слез пролила впустую! Никогда не плачь заранее, если не знаешь точно, что случилось.
Я уверила маму, что никогда не буду плакать зря. Но кроме чуда возвращения Дики что-то еще случилось со мной тогда: я ощутила силу маминой любви и ее сочувствие в момент моего горя. Единственным утешением в тот миг полного отчаяния была ее рука, которую я сжимала изо всех сил. В этом прикосновении было что-то магнетическое и успокаивающее. Если кто-то заболевал, маме не было равных. Только она могла придать вам силы и жизнестойкость».
Канарейка снова вернулась в клетку над кроваткой. Эту птичку ее хозяйка не забывала никогда. И до последних дней помнила как «самое острое ощущение: Голди, слетающий с карниза для штор после целого дня наших безнадежных, отчаянных поисков»…
Няня внушала мисс Агате основы пуританской морали и веру в незыблемость социальных устоев Британии. Она разрушила горделивую мечту девочки стать в один прекрасный день «леди Агатой»: «Этого не случится никогда. Никогда. Чтобы стать леди Агатой, вы должны родиться ею». Но не просто разрушила, а научила смиряться перед неизбежным — «недостижимое существует, важно осознать эту истину как можно раньше, и она сослужит вам хорошую службу в жизни».
Няня уделяла воспитаннице ровно столько внимания, сколько следовало по убеждениям тех лет, не часто отрываясь от бесконечного рукоделия за столом в детской: «Досыта насладившись игрой в сад, я возвращалась в детскую, где царила Няня — раз и навсегда, непреложно и неизменно. Может быть, оттого, что она была уже совсем немолода и страдала ревматизмом, я всегда играла рядом с Няней, но никогда — с ней самой».
Одинокие игры в большом саду, одинокие игры в большой детской рядом с Няней — так и шла жизнь маленькой Агаты изо дня в день пять первых лет. Но ребенок не может, не должен жить совсем один! если друзей нет, придется их выдумать: «Больше всего я любила превращаться в кого-нибудь. Сколько себя помню, в моем воображении существовал целый набор разных придуманных мною друзей». Сейчас психологи могут осуждать взрослых, на все ранние годы лишивших девочку не только друзей-сверстников, но и своего дружеского внимания, и обрекших на жизнь в выдуманном мире. Однако Няня сделала свое: вольно или невольно развила в ребенке бурное воображение, столь пригодившееся ее последней воспитаннице впоследствии.
И мама внесла свою лепту: