«Вагнеровский концерт состоялся спустя два дня после новогоднего бала. После концерта мы вернулись в Эшфилд. Когда, как обычно, мы пошли в классную комнату, чтобы поиграть на рояле, Арчи заговорил со мной с видом отчаяния. Он сказал, что через два дня уезжает в Солсбери, чтобы приступить к летным тренировкам. Потом свирепо заявил:
— Вы должны выйти за меня замуж. Вы должны.
Он сказал, что с первых же мгновений нашего танца понял, что я стану его женой.
— Я чуть с ума не сошел, пока узнал ваш адрес. Это было безумно трудно. Для меня никто никогда не будет существовать, кроме вас. Вы должны стать моей женой.
Я ответила, что это совершенно невозможно, потому что я уже помолвлена с другим человеком. Он яростным жестом отмел всякие возражения.
— При чем здесь это? — возразил Арчи. — Надо разорвать эту помолвку, и все.
— Но я не могу поступить так. Это невозможно!
— Абсолютно возможно. Я еще ни с кем не был помолвлен, но если был бы, тут же, не задумываясь, разорвал бы помолвку.
— Но я не могу так поступить с ним.
— Ерунда. Вы должны так поступить.
— Вы сумасшедший. Вы даже не понимаете, что говорите.
Он и вправду не понимал».
Очень вероятно, что этот отточенно-литературный диалог передает не подлинные реплики, а их подразумевавшийся смысл. Неловкое, с постоянными запинками объяснение Селии и Дермота из «Неоконченного портрета» кажется более близким к реальности:
«— Я должен вас видеть. Я хочу вас видеть всегда — постоянно. Выходите за меня замуж.
— Мне жаль… очень жаль… но я не могу… нет, не могу.
— А мне все равно необходимо вас видеть… Я, наверное, слишком поспешил с предложением… Я не мог ждать.
— Видите ли, я обручена с другим…
— Неважно. Откажитесь от него. Вы ведь любите меня?
— Я… люблю, по-моему.
Заикаясь, Дермот произнес:
— Я… я… это прекрасно… мы сразу поженимся… я не могу ждать…
В первый раз Селия глядела ему в глаза, и взгляд его больше не выскальзывал и не убегал в сторону.
Глаза такие голубые…
Робко… нерешительно… они поцеловались».
Однако следует всегда помнить, что любой англичанин воспитан в традициях абсолютной закрытости: для него немыслимо впустить кого бы то ни было в свой внутренний мир, поведать хоть какие-то интимные подробности даже задушевной подруге, даже психотерапевту. Тем более это относится к писателям, которые никогда не могут забыть о существовании читателей, даже если ведут дневник. Что бы ни писала Агата Кристи в романах или автобиографии, это ни в коей мере не исповедь.