Агата Кристи. Свидетель обвинения

«Вы будете в восторге от мисс Марпл, старой девы строгих правил в шляпке и в перчатках, безвыездно живущей в Сент-Мэри-Мид, где происходят и неизменно раскрываются все преступления до одного».

«Миссис Кристи можно упрекнуть, пожалуй, только в одном: ей следовало бы писать гораздо больше».

Куда уж больше? Нет, больше не получается.

У разбогатевшей Агаты появилось новое хобби: она делает дорогие покупки, и в письмах Максу, у которого от пятизначных цифр кружится голова, с присущей ей дотошностью «отчитывается» в своих многочисленных приобретениях: вчера купила сундук орехового дерева, сегодня – «дорогущий» вустерский чайный сервиз.

Сервизами и сундуками дело не ограничивается: Агата покупает дома. «Конюшня» на Крэсуэлл-плейс надоела и сдается в аренду, вместо нее Агата приобретает дом побольше и с садом под крышей, и не где-нибудь, а в Кенсингтоне, в Кэмпден-хилл, оттуда до Британского музея, где Макс, когда он в Лондоне, бывает едва ли не каждый день, на метро рукой подать.

Но охватившая Агату страсть к «house hunting» так велика, необорима, что из дома в Кэмпден-хилл она вскоре вновь переезжает – на этот раз в трехэтажный особняк неподалеку, на Шеффилд-террас. Главные достопримечательности особняка – комната Агаты на третьем этаже: окна до пола, которые в Англии называют французскими, красного дерева письменный стол, кожаные диваны, глубокие кресла, рояль «Стейнвей» и, главное, – телефон, по тем временам большая и завидная редкость. И кабинет-библиотека Макса с огромным письменным столом, на котором археолог мог раскладывать свою керамику.

Дом на Шеффилд-террас, спору нет, хорош – но не жить же круглый год в городе? И Агата покупает сначала Уинтербрук-хаус, особняк начала XVIII века на берегу Темзы, в Уоллингфорде (в 36 милях от Лондона), со спускающимся к реке садом, где хозяева летом пьют чай под раскидистым кедром. А спустя несколько лет, в октябре 1938-го, продав, наконец, Эшфилд, где последнее время жила Розалинда, – дом конца XVIII века в графстве Девон, на реке Дарт, в ста милях от Торки; дом – белый, а называется почему-то «зеленый», Greenway-House. Видимо, потому что стоит в зелени.

Покупает – и тут же, по обыкновению, приглашает архитекторов и строителей, и перестраивает Гринуэй-хаус, как перед этим «конюшню», под себя. Точно так же, как жена стряпчего Джона Мэйхью в ее пьесе «Свидетель обвинения»: «…прикидывает, как распределить комнаты и какие произвести переделки, обдумывает цвет занавесок, чехлов на мебель и общую цветовую гамму»[19].

Вкусы мужа и жены не совпадают: Макс предпочитает Уинтербрук, его они так и называют – «дом Макса»; Агата – Гринуэй (соответственно, «дом Агаты»).

Чего только в «Зеленом доме» нет: и огромный, сбегающий уступами к Дарту сад с рододендронами, магнолиями и нарциссами, и теннисный корт, и бассейн, и лодочная станция. Здесь ей и дышится, и работается лучше всего, да и места́ – с детства знакомые: проданный Эшфилд находится не так уж далеко.

Впрочем, работается Агате хорошо везде, не только в увитой плющом беседке в Гринуэй-хаус или за столом красного дерева в доме на Шеффилд-террас.

Агата, при всей своей известности, – мужняя жена; куда Макс, туда и она. С Арчи так не получалось: он и в самые счастливые годы их совместной жизни был сам по себе.

Осенью 1932 года Мэллоуэн едет в Ирак – на этот раз в Тель-Арпагиах, что в нескольких милях от Ниневии, к Кэмпбеллу Томпсону. На первое время, не считая рабочих, наняты три человека: повар, мальчик на посылках и водитель грузовика, ирландец Галлахер. В обязанности Агаты входят ведение дневника раскопок и классификация выкопанных фрагментов керамики. Живут Макс и Агата в небольшом доме с садом, на берегу Тигра, в двадцати минутах езды от раскопок. Вот только низкого стола под пишущую машинку у нее нет, пришлось «за целых» три фунта покупать у соседей колченогий стол, за который Агата, как всегда после завтрака, усаживалась со своей пишущей машинкой, жалуясь, что «коленки не влезают». Стол шатался, коленки не влезали, но на качестве рукописи это не отражалось. Вообще, жаловалась «королева детектива» редко, всем оставалась довольна, не зря же говорят: с милым и в шалаше рай.