Агата Кристи

«— Надеюсь, вы пришли по поводу того ужасного человека, который приходил ко мне из ОБЖОЖ. Какое безобразие! Я написала на него жалобу. Подумать только, он заявил, что мои кошки содержатся в условиях, не подходящих для нормального здорового существования! Форменное безобразие! Я живу только ради моих кисок, инспектор. Они — моя единственная радость. Для них делается все, что возможно».

И до соседских ли убийств тут?

3

Но почему кошки или собаки становятся «единственной радостью» не только чудаковатых старых дев, но вполне здравомыслящих матерей семейств? Сами англичане подтрунивают над этой своей особенностью в известном анекдоте. Гость видит на почетном месте в гостиной роскошную кошку и спрашивает хозяйку:

— А дети у вас есть?

— Дети есть, но у кошки оказалась на них аллергия и их увезли.

Было бы несправедливо утверждать, будто англичане любят своих домашних питомцев сильнее, нежели детей или возлюбленных. Но верно то, что животных любят открыто, не тая чувств ни от себя, ни от окружающих. Самые пылкие проявления этой любви не встречают неодобрения общества, тогда как родительская, детская или супружеская любовь требует решительного обуздания внешних проявлений.

В начале XIX века в книгах первой великой английской реалистки Джейн Остин отношение к детям описано поразительно современно: их любят и балуют, с ними возятся и играют, им позволяют изводить взрослых и скакать по мебели в гостиной. Викторианская эпоха все принципиально изменила. Она отправила детей наверх, в детскую, откуда от силы раз в день они чинно и благопристойно являлись под присмотром нянь и гувернанток пред очи родителей, дабы те не вовсе позабыли облик своих чад. При этом проявления чувств влюбленных или супругов и во времена Джейн Остин так сдержанны, как только могли бы пожелать викторианцы.

Однако холодность и равнодушие отнюдь не в натуре англичан! Им свойственны глубокие эмоции и страсти. Подавленные самоконтролем, загнанные вглубь общественным мнением, искореженные викторианским семейным кодексом, они искали выхода — и выплеснулись на домашних любимцев. Собачки и кошки заменили дочку для мамы и маму для дочки, доказывая, что «и англичане любить умеют». Им просто не дозволяется любить друг друга по-человечески.

Здесь же лежат корни известного пристрастия взрослых англичан к играм, игрушкам, детским стишкам и полудетским забавам. В соответствующем возрасте им не давали вволю забавляться тем, чем они желали, даже запрещали привозить домашние игрушки в школы-пансионы, — и они начинали играть тогда, когда выходили из-под власти старших. Такой порядок казался им вполне правильным, они без колебаний подвергали тем же душевным мукам собственных детей — и тянули и тянули злосчастную традицию воспитания британской сдержанности и британской скрытости, британских комплексов и британских неврозов.

Агата Кристи была англичанкой. Но только в личной жизни. Как писательница она поднималась над национальной культурой чувств в такой мере, что умела не шокировать чувства представителей других, по крайней мере европейских, культур. Ее произведения пронизаны детскими считалочками и песенками, чьим шуточным строчкам подчинялся мрачный ход сюжета. Но то был продуманный творческий ход, а не проявление бессознательной эмоциональной инфантильности. Насколько заслуженно называют Агату Кристи Королевой детектива, настолько несправедливо величают ее Герцогиней смерти. В ее книгах как раз совершенно отсутствуют живописания всех видов смерти или даже страха смерти на манер столь любимых детьми и подростками «страшилок» и «ужастиков», приверженность к которым выдает во взрослом человеке невзрослое восприятие действительности.

И вместе с тем она не страдала институтской боязнью хоть чем-нибудь травмировать чувствительные души. В то время как ее коллеги по детективному жанру Джоржетт Хейер или Дороти Сейерс (а до войны и Д. Диксон Карр) проводили расследование гибели лиц, впервые появлявшихся на страницах только в виде трупов и, соответственно, незнакомых читателям и не вызывающих жалости, Агата Кристи бестрепетно убивала персонажей не просто хорошо знакомых, но нередко очень симпатичных читателям, исключительно по сюжетным основаниям, а не из желания пощекотать нервы.

Такая зрелость ее творческой натуры вызывает удивление именно потому, что ни в малейшей степени не была сформирована тем миром, среди которого она жила всю жизнь. Она выросла такой дочерью и такой матерью, такой женой и такой собачницей, какой и следовало ожидать, но она не стала такой писательницей, какой ей положено было бы стать. Как же ей это удалось?

Глава первая ТАЙНА ЛЮБОПЫТНОЙ СВЕЧКИ

1