Дивхана — жилище дивов — называли долину верстах в двадцати от селения Курусай. Сюда даже ничего не боящиеся чабаны, привыкшие к таинственным голосам скал, не решались гонять свои отары, хоть корма здесь были на славу. Природа разрушила огромные массивы конгломератов. И на каждом шагу над долиной высились то фигура молящегося муллы, то оскаленная голова ведьмы алмауз-кампыр, то гигантская, в десять домов, чаша на тонкой ножке, то зубчатая башня с крепостной стеной самого Искандера Зулькарнайна, то развалины совсем уже фантастического замка, такого громадного, что в нём только великанам жить... А дальше, за жилищем дивов начиналась уже совсем непроходимая местность, загромождённая красными скалами, валунами, среди которых терялись домики крошечного кишлака. Жители его смотрели на курусайцев как на богачей, потому что у них имелись богарные поля, а среди валунов и скал Дивханы росли только одинокие тутовые и гранатовые деревья. На крошечных клочках земли, тщательно огороженных каменными оградами, сеяли люцерну да кое-где хлопок. Хлеба здесь не знали, а пекли лепешки из муки перемолотых тутовых ягод. Жители кишлака боялись Дивханы и обходили её стороной.
В одно из боковых ущелий, совсем пустынное и забытое, на рассвете следующего дня приехал Хаджи Акбар. За ним ехал работник Тишабая — Самед. Он вёл на поводу двух вьючных лошадей.
Среди хаоса скал, валунов Хаджи Акбар выбрал небольшую зелёную пло-щадку с землей, покрытой дёрном и, ткнув в него пальцем, приказал Самеду:
— Копай.
Покорно Самед поплевал на руки и принялся за работу, предварительно осторожно сняв дёрн кусками и отложив их в сторону.
Пока он копал, Хаджи Акбар с тревогой поглядывал вверх по долине, но нигде не показывалось ни одной живой души.
— Скорей! — торопил он Самеда.
— Чего вы портите кровь, господин, — сказал, остановившись передохнуть, Самед, — по этому саю никто не ходит.
Он стал копать с ещё большим усердием, но опять остановился и спросил:
— Вы сказали, никто, кроме нас с вами, не будет знать про байское золото, что мы тут закопаем?..
— Те-те... Никто.
— Так.
Самед копая, и по мере того, как углублялась яма, лицо его мрачнело. Какая-то еще не совсем сформировавшаяся мысль беспокоила его.
— Ну вот, готово.
Хаджи Акбар обернулся, смерил глазами яму.
— Нет, — сказал он резко, — мало, копай ещё.
— Да зачем? — заворчал Самед. — Сюда и так всё золото влезет.
— Копай! — Ходжи Акбар отмерил ещё два шага.
Лицо Самеда совсем помрачнело. Он стёр рукавом пот со лба и мрачно, исподлобья, посмотрел на Хаджи Акбара.
— Нет.
— Ты видишь... те-те... у меня штучку, — заговорил Хаджи Акбар, вытаскивая револьвер. — Смотри. У нас в Бухаре с такими упрямцами разговор короткий.
— Стреляй, всё равно ты меня убьёшь!
— Будешь ты копать или нет?
— Я понял, что ты жаждешь моей крови. Разве ты оставишь меня живым, меня, знающего, где закопан клад?
— Дурак, дурак, а догадливый! Стой!
Окрик относился к Самеду, который, высоко подняв кетмень, ринулся на Хаджи Акбара. Но великан тут же выронил кетмень, остановился и стоял, пошатываясь. Выстрел в упор сразил его. Бессмысленно смотрел он на Хаджи Акбара, а губы его шептали:
— Больно... больно...
Он протянул руки со скрюченными пальцами и, осклабившись, пошёл на Хаджи Акбара, крикнув:
— Удушу... Удушу!
На какое-то мгновение Хаджи Акбар растерялся, так свирепо выглядел гигант, но только на мгновение. В упор он разрядил в огромное тело парня всю обойму. И всё ещё Самед стоял и качался, издавая горлом хлюпающие звуки.
— Ну и силища... те-те... — пробормотал Хаджи Акбар, бледный, трясущийся. Он толкнул кулаком в окровавленную грудь великана, и только тогда Самед рухнул на камни. Расширив и углубив яму, Хаджи Акбар сбросил в неё мешочки с золотом и драгоценностями, а затем хладнокровно спихнул туда всё ещё не хотевшего умирать Самеда. Он шевелился и дёргался под слоем земли, а Хаджи Акбар методически забрасывал его глиной.
Укладывая кусочки дерна, он бормотал:
— Ты любил золото, теперь храни золото... те-те…
Только убедившись, что на траве и камнях не осталось никаких следов, Хаджи Акбар взял кетмень и залез на коня. Посмотрев вверх и вниз по долине, он поехал по тропинке.
Кетмень он выкинул не раньше, чем проехал верст десять.
Чандра Босс тронул Алаярбека Даниарбека за плечо, и он мгновенно обернулся.