При приближении всадника махрамы вставали и низко кланялись ему, безразлично, будь то богач в шёлковом халате, важно восседавший на красивом скакуне, или оборванный дехканин на тощем ослике. Поклонившись, махрамы смиренно обращались к проезжему:
«Да будет вам известно: наш хозяин мудрый Касым-бек прославился на весь Кухистан своими заботами о благоустройстве дорог и мостов. Не откажите доброхотным даянием содействовать богоугодному деянию!!»
Они хватали коня или ишака под уздцы, заставляли всадника спешиться и обшаривали его. При малейшей попытке проезжего оказать сопротивление или просто возмутиться, из-за угла выбегали еще полдюжины молодцов, уже с винтовками. На крыше углового здания появлялся сам хозяин усадьбы и начинал увещевать упрямца. Искажённое, опухшее лицо, сиплый, надтреснутый голос действовали сильнее угроз. Остановить, а тем более наказать Касымбека никто не решался. Да и кому охота переступать порог жилища прокажённого? К тому же поговаривали, что и все слуги Касымбека — тоже прокажённые.
В народе прозвали усадьбу Касымбека — Махаукала то есть замок прокажённых.
Сегодня скакавшего во весь опор по дороге одинокого всадника увидели издалека, и, как обычно, два махрама неторопливо вышли из дома и стали под урюковым деревом.
Всадник спешил. Поравнявшись с поджидавшими его касымбековскими чалмоносцами, он без приглашения осадил загнанного, взопревшего коня и крикнул:
— Здесь, что ли, Касымбек?
— Не кричи, дорогой! — сказал один из махрамов. — Слезай, дорогой! Поговорим, дорогой!
Оба они уже крепко вцепились с двух сторон в поводья лошади.
— Проваливайте! — всадник, сверкнув белками глаз, поднял угрожающе камчу. — Не видите, что ли... я — Иргаш.
— Не волнуйся, дорогой! — не теряя спокойствия, проговорил махрам. — Вон у тебя какой бархатный камзол. Отличный камзол! Да и конь не плох.
В ответ Иргаш разразился руганью, но махрам только усмехнулся и обычным в таких случаях речитативом пропел:
— Да будет вам известно, проезжий! Наш хозяин, мудрый Касымбек, прославился на весь Кухистан делами благотво...
— Знаю, знаю, слышал. Эй, вы, уберите руки.
— Нет, сначала соблаговоли, уплатить, — и чалмоносец уцепился за сапог Иргаша.
— Проклятие! Пусть всех вас поразит проказа, — заорал Иргаш, — да поймите вы, наконец: я еду к вашему прока...
— Пропустить его, — прохрипел с крыши голос Касымбека. — Пусть заходит.
Пожав плечами, махрамы отпустили поводья и проводили Иргаша вокруг курганчи.
Через низенькую калитку и длинный глухой проход они проводили его во двор.
Розы, множество роз, самых разных, поражали здесь взор пришельца. Здесь были и красные с бархатистыми лепестками, на которых драгоценными каплями сверкали росинки, и белые ширазские, подобные скромным девственницам, стыдливо прячущим свои нежные прелести в зелёном шёлке, и желтоватые китайские, от запаха которых голова начинает кружиться в несбыточных мечтах, и громадные, с блюдо величиной, цейлонские, при виде которых мысли уносятся в дивные южные страны, где никогда нет зимы и снега и где по ночам распускаются таинственные цветы. Но не только розами поражал взгляд сад Касымбека. Тысячи цветов цвели здесь с самой ранней весны до зимних холодов: ирисы, гиацинты, пионы, лилии, настурции. Распространяли острый дурманящий запах целые грядки райхона-базилика, кам-фарной полыни, валерьяновой травы, какого-то необыкновенного клевера, лимонника, неведомых пахучих растений, найденных в таких ущельях, куда и нога человеческая не ступает, и разведённых здесь руками опытнейшего садовника-цветовода Субхана Махджана из Лахора и его помощников. Сам жестокий, с холодным сердцем, не ведающим чувства красоты, Касымбек пресмыкался перед своим садовником и исполнял малейшие его капризы. И поистине, на цветы в доме Касымбека тратилось не меньше, чем на лошадей и на оружие. Люди Касымбека бродили по всем странам Востока и Запада, выискивая семена, сеянцы, черенки новых растений, но только таких растений, которые благоухали ароматами. Цветы, лишённые запаха, хоть и поразительно красивые, изгонялись из цветника Касымбека беспощадно.