Агент № 13

— Говорите, будущее? — переспросил Сюч. Достав из мельхиорового стаканчика деревянную зубочистку, он принялся машинально ковырять ею цветастую скатерть. — Когда-то я играл в эту занятную игру — загадывать будущее. Как в кубики. С утра до вечера только и слышал: «Учись, сынок, учись. Теперь будущее в наших руках». Все тогда так говорили. И мой старик тоже. Он у меня аптекарем был, а в свое время врачом мечтал стать. Не его вина, что до врача он так и не дошел. На аптекаре остановился. Наверняка думал: «Ничего, зато мой сын далеко пойдет». Господи, если бы вам сейчас рассказать, как бился отец за эту свою мечту! Никогда не занимался он политикой, а тут решил вступить в коммунистическую партию. Не побоялся! Хотя и знал, что проклянут его за это родные братья и сестры. Для чего вступал? Только ради того, чтобы мне с моим мелкобуржуазным происхождением не было препон для поступления в институт. Партия, конечно, от его членства мало что выиграла. Но и отцу не пришлось краснеть перед партией после разгрома мятежа в пятьдесят шестом. Он, не в пример иным нынешним краснобаям, не порвал и не сжег свой партбилет. А между прочим, в то время я, его родной сынок, сидел за решеткой!..

— А в самом деле, почему вы не сбежали за границу во время мятежа?

— Мог. Вполне. Но скажи я вам — не поверите!

— Отчего же? Может, и поверю.

— Из-за отца. — Зубочистка продолжала выписывать на скатерти какие-то незримые письмена, а на морщинистом лице Тибора застыла горестная улыбка. — Мятежники выпустили из тюрем всех уголовников. В том числе и меня. Сказали: «Благодари нас, дружок, вот тебе оружие, давай вставай на баррикаду». А я — нет! Я пошел домой. Отец мне твердил: «Не забудь, что ты преступник, но мы не контрреволюционеры. Никакого отношения к этой заварухе не имеем!» Ну, когда мятеж подавили, спрашиваю я у отца: «Что мне теперь делать? Ведь мне еще четыре с половиной года осталось отсидеть! И даже после отбытия наказания еще целых три года я не смогу работать врачом. А граница пока еще открыта…» «Верно, — говорит отец, — если не хочешь больше увидеть меня в живых, беги». И я остался.

— Вы так говорите, Тибор, словно хлебнули натощак стаканчик настойки горькой полыни, — сказал Шалго. — Конечно, от жизни вам досталось вдоволь и пинков и ударов…

— Не утешайте. Нет нужды. Сыт по горло. К тому же я не жалуюсь. Больших амбиций у меня нет. Желаний, грез — тоже. У меня есть работа, есть квартира, машина! Есть любовница. И не хочу я помощи ни от кого! Не хочу, чтобы меня «понимали» или жалели. Что имею, то мое. И еще одно: не хочу, чтобы за меня платили в ресторане.

«Н-да, — думал Шалго, — этот Тибор орешек потверже, чем я предполагал. И пессимизм его, может быть, и истинный, а может, только пыль одна, для маскировки мыслей и намерений. Если так, то у него это ловко получается».

— Я понимаю, — начал было Шалго, но Тибор махнул небрежно рукой.

— Не нужно. Не прошу ничьего понимания. Лучше давайте начистоту — чего вы от меня хотите?

Шалго как-то странно усмехнулся:

— Я хотел бы попросить вас о помощи. Но после всего того, что услышал, смешно было бы об этом и заговаривать.

— Что вы имели в виду? — спросил Сюч, и в его глубоко запрятанных глазах блеснуло любопытство. Он подлил в бокалы вина. — Так что же?

— За годы тюрьмы вам довелось узнать многих. И хорошо узнать, что представляет собою преступник. Так вот, Виктор Меннель тоже был преступником. Это точно. В Венгрию он приехал не только затем, чтобы делать бизнес. В основном чтобы установить связь с агентурой.

— С агентурой? — удивленно переспросил Сюч. — С какой еще агентурой?

— Виктор Меннель был разведчиком, шпионом.

— Перестаньте шутить. У вас все получается, как в детективном романе.

— Возможно. Но то, что я сказал, — установленный факт. И государственная тайна, естественно. Знаю, что вас об этом не надо предупреждать. Просто я напомнил на всякий случай. В тюрьме вам, вероятно, доводилось встречать и осужденных за шпионаж.

— Доводилось. Довольно жалкие людишки.

— Виктор Меннель был не из жалких. Мы ищем сейчас не только убийцу Меннеля, но и его агентов. В этом вы и могли бы нам помочь. Впрочем, теперь я вижу, что моя просьба смешна.

— Понятно. А если я соглашусь, что вы ответите мне на это?

— Что ваше решение противоречит логике и психологически необъяснимо. Почему бы вы вдруг стали нам помогать?

— Да уж, конечно, не потому, что я в восторге от вас, — после долгого молчания ответил Сюч. — И не потому, что грудь мою распирают чувства социалистического патриотизма. Но логические и психологические основания для этого есть. Если то, что вы сказали о Меннеле, — правда, то верно и то, о чем вы не сказали.

— Не понимаю, что именно?