Агент, бывший в употреблении

— Верно, — кивает ТТ, — крупные хищники не ходят стаями. В этом их сила, но в этом же и их слабость. Потому что, будучи замеченными, им не скрыться среди себе подобных. Потому что они одиночки.

Он умолкает, но немного спустя вспоминает:

— Не так давно мы говорили с тобой о Гауптмане. Мне сообщили, что вчера он скончался. Вот уж прискорбное известие.

— Поедешь на похороны?

— Следовало бы. Но вряд ли поеду. В последнее время наши отношения были не из лучших.

— Боишься, как бы тебя не обвинили в его скоропостижной смерти.

— Во-первых, она не была скоропостижной. Он был уже совсем плох. Если только не захотят меня обвинить в том, что я привил ему грипп.

— А он умер от гриппа?

— Ну, не совсем от гриппа, но и не от пули. У него была куча всяких болезней, и он закрыл глаза, окруженный теплой заботой врачей. Но не будем вдаваться в эти печальные подробности, сопровождающие смерть всякого человека.

Он откидывается на спинку стула и устремляет взгляд в пространство:

— Иногда я прихожу в ужас при мысли, до чего коррумпирован этот мир, в котором мы принуждены жить.

— Надень плащ, — напоминает мне Марта, когда я подхожу к двери.

Мое возвращение подействовало на нее ободряюще. «Я не верила, что ты вернешься» — были ее первые слова. Дожили: возвращение из Болгарии равносильно возвращению с того света!

Вывожу БМВ на улицу, Марта запирает за мной ворота и идет в дом. Я предупредил ее, чтобы она была осторожна, особенно после упомянутых выше взорванных машин.

Уже трогаюсь с места, как вдруг передо мной оказывается какая-то старая колымага с двумя типами и дает задний ход. Тоже пытаюсь дать задний ход. Но это оказывается невозможным. Сзади пристроилась еще одна древняя развалюха. В мгновенье ока образовывается «сандвич», в котором мне отведена роль самой вкусной части.

Пассажиры обеих колымаг умирают со смеху, наблюдая за моими манипуляциями. Чтобы усилить комический эффект, водитель задней машины легонько подталкивает своим бампером мой БМВ. Ему плевать — его развалюха в весьма преклонном возрасте, да и все расходы за возникшие повреждения он намерен отнести на мой счет. А чтобы стало еще смешнее, два шутника из передней машины выходят из нее и начинают барабанить по крыше моего БМВ в ритме какого-то дикарского танца.

Улочка пустынна. Марта, наверное, убирается в спальне, не подозревая о происходящем на улице. Придется справиться самому и для этого выйти из машины, хотя понятно, что молодым весельчакам только того и надо. Улучаю момент, когда один из барабанщиков оказывается прямо напротив левой дверцы, рывком распахиваю ее, чуть не сбивая его с ног, и выскакиваю из машины. Успех частичный, потому что в следующий момент я сам едва не падаю от удара по голове. В действие вступает орангутанг из задней машины, который готовится повторить свой удар, намереваясь покончить со мной. Спасает меня то обстоятельство, что, нагнувшись и сделав молниеносный рывок влево, я хватаю его за мужское достоинство, намереваясь сотворить из него гоголь-моголь. Он издает истошный вопль, однако сзади на меня дружно наваливаются двое других из передней машины. В общем, мы пытаемся помериться силой, но моей оказывается недостаточно и хватает ее ненадолго. Затем следует несколько резких и неожиданных ударов в бок, сопровождаемых острой болью, — мое последнее впечатление от жизни перед тем, как погрузиться в небытие.

Погружение, однако, не фатальное. Но до того, как наступило воскрешение, прошло, вероятно, довольно много времени. Вокруг темно и пахнет керосином. Кроме того, эти типы, как видно, не в ладах с техническим прогрессом, поскольку ощущается отсутствие парового отопления. Выясняю, что «эти типы» — пассажиры двух старых колымаг и сидят они вокруг ящика в другом углу сарая. Я привязан к спинке венского стула, из тех, с плетеными сиденьями, которые были в моде еще до Балканской войны. Мои руки опущены между ног и скованы наручниками. О состоянии моей головы нечего и говорить.

Восседающих вокруг ящика трое: орангутанг и еще два негодяя, никак не блещущих физическими данными. Освещает их керосиновая лампа, свисающая с одной из балок потолочного перекрытия. В маленьком окошке нет ничего, кроме мрака. Единственные признаки ночной жизни — меланхолические гудки электровозов. Мы явно не на Кертнерштрассе.

— Вроде очухался, — произносит орангутанг, заметив мои шевеления.

— Дадим ему минут пять, чтобы пришел в себя, — бормочет один из шутников, которого называют Стефаном.

В дальнейшем разговоре они часто предостерегают один другого от того, чтобы обращаться друг к другу по именам, однако джин, который они потребляют, по-видимому, придерживается иного мнения. Языки их все больше и больше развязываются, и это позволяет мне выяснить не только их имена, но некоторые другие подробности. Причина, конечно, не в качестве спиртного, а в его количестве. За отсутствием рюмок шутники пьют прямо из бутылок, причем каждый из своей.