Агент ФБР в Кремле. Успех операции «Соло»

Холл также спрашивал у Джека совета, как быть с уволенным из ФБР агентом, который, обозленный отставкой, обратился к партии с предложением выдать секреты ФБР. Джеку не пришлось изображать беспокойство, потому что он и так очень встревожился. Но думал он, как всегда, быстро. И сказал, что это предложение – явная провокация ФБР, попытка поймать Холла в ловушку. Если он примет секретную информацию, ФБР арестует его за шпионаж. После этого Холл велел бывшему агенту убираться ко всем чертям.

Другой добрый знак появился в июне 1967 года – после того, как отметка мелом вызвала Джека тем же вечером на срочную встречу со связным из КГБ. Офицер КГБ передал ему копию речи советского премьера Косыгина, которую тот планировал произнести в ООН, о только что закончившейся семидневной арабо-израильской войне. Речь содержала восхваление советских действий и открытое обличение американской политики на Ближнем Востоке. Русские хотели, чтобы Холл изучил речь заранее и мог определить, какую позицию занять американской компартии по отношению к войне.

Получив текст, Государственный департамент и американский посол Артур Голдберг еще до выступления Косыгина подготовили убийственные контраргументы. Голдберг сказал ФБР, что даже приблизительное ознакомление с косыгинской речью было чрезвычайно ценным:

– Не знаю, где вы его достали, но если добудете еще что-нибудь подобное, пришлите мне экземпляр.

Очевидно, Кремль все еще доверял «Морат». Какие бы Казаков ни питал подозрения, КГБ не мог или не хотел развивать эту тему, и этот промах прекрасно иллюстрировал уязвимость русских, которой так долго пользовалось ФБР. КГБ отвечал за проведение операции и сопутствующих процедур, но не контролировал политику, управляющую всей операцией.

* * *

Между октябрем 1967 года и июнем 1968-го Моррис четыре раза ездил в страны советского блока и связывался не только с лидерами Советского Союза, но и с коммунистическими лидерами Северного Вьетнама, Чехословакии и Венгрии. Он доложил, что вьетнамцы, как обычно, решительно настроены на продолжение военных действий, а Советы втягивают все коммунистические партии Западного полушария в кампанию с целью вынудить США уйти из Вьетнама. Он также привез с собой семь тысяч футов фильма, показывавшего взятый в плен экипаж американского военного корабля «Пуэбло», который был захвачен Северной Кореей в открытом море.

В Москве Пономарев проявил заботу о безопасности Морриса и Джека и продолжал заботиться о защите «Морат». Он сказал, что Моррис должен продолжать лично общаться с руководителями иностранных партий и присутствовать на международных коммунистических совещаниях в качестве секретного представителя. Тем не менее в Соединенных Штатах русские намеревались использовать «Морат» «только в секретных, срочных и нелегальных случаях».

Вскоре после возвращения Морриса из Москвы, двадцать девятого июня 1968 года, связник Джека из КГБ, Владимир Александрович Чачакин, подал Джеку сигнал с вызовом на срочную встречу. Русские хотели поставить Холла с Моррисом в известность, что политическая ситуация в Чехословакии быстро ухудшается и скоро можно ожидать неприятностей. Относительно чешского руководства во главе с Александром Дубчеком Чачакин зло бросил:

– Если эти ревизионисты не угомонятся, придется что-то делать.

За следующие десять дней Чачакин дважды вызывал Джека, чтобы сообщить ему, что советские усилия урезонить чехов и убедить их вернуться в лоно партийного единомыслия, по определению Москвы, провалились. Все сказанное Чачакиным говорило Джеку и Моррису, что Союз собирается принимать против Чехословакии меры. Соответственно Берлинсон уведомил центральное управление, что, вероятно, надвигается «советское вторжение в Чехословакию».

В это время распространением материалов, добытых Соло, руководил заместитель директора Уильям Салливан, который посчитал доклад слишком неопределенным и туманным для представления в Белый Дом, Государственный департамент, ЦРУ и куда бы то ни было еще. После того как в августе 1968 года советские танки вошли в Прагу, Нью-Йорк и Чикаго горячо возмущались неспособностью штаб-квартиры воспользоваться жизненно важными разведданными, которые США могли бы использовать, чтобы предотвратить вторжение. Руководство неубедительно возразило:

– Вы не сказали, как и когда.

Когда вторжение началось, Центральный Комитет послал Джеку сообщение для Холла, призывая его и американскую компартию оказать поддержку советской интервенции. Если бы Советы поставили вне закона выпечку хлеба или сексуальные отношения между мужем и женой, Холл бы их под-

держал. Но ему нужно было знать, что говорить и как оправдывать деяния, совершенно непростительные в глазах многих людей на Западе, включая западных коммунистов. Чтобы толком все выяснить, двадцать третьего августа, спустя всего два дня после вторжения, Холл отправил Морриса в Москву.